Сибирские огни, 1988, № 8

мый тип, который, в сущности, и есть герой нашего времени, без наличия которого в советском обществе никакая перестройка, никакой новый взлет в нашем развитии не были бы возможны. Эти герои на высшем уровне увлеченности, самоотверженности и результативности делали свое дело в лю­ бых условиях — и при культе, и при волюн­ таризме, и при застое. Их способ мышления и практические итоги их действий прями­ ком вошли в перестройку, в самый ее фун­ дамент. В разделе «Новеллы» собраны в основ­ ном рассказы-воспоминания о войне. Но­ веллы не обладают таким веским своеобра­ зием, как очерки об ученых. Самостоятель­ ного слова о войне Г. Падерин, з общем-то, не сказал. Но свидетельства фронтовиков, которых остается с каждым годом все меньше в живых, поднимаются все более в цене. Заметно, что военная тема в текущей литературе, создаваемой участниками вой­ ны, от батальных картин массового героиз­ ма отходит в подробности фронтового бы­ тия, в душевные состояния солдата, в ис­ следование его физической и духовной адаптации к невероятным, нечеловеческим, по существ.у, условиям войны, ее, если так можно выразиться, повседневного быта. И самый сильный рассказ «Запах полы­ ни», и «Вода для пулемета», и «Рядовой Матрена» наполнены деталями фронтовой жизни, вызывающими доверие читателей любого возраста и опыта своей достовер­ ностью и обстоятельностью изображения. Оказывается, телогрейка и ватные штаны, эти спасители солдата, имеют коварное свойство: они боятся близости костра — упавшая на них искра без промедления вы­ едает вату под поверхностью ткани, тихо и незаметно, без огня и дыма, пока не припе­ чет, пройдя насквозь. По пристрастию свое- го таланта к предельной детализации Г. Падерин описывает содержимое «пудово­ го вещмешка», этого бесхитростного вме­ стилища солдатских пожитков, с которым шли и в дальние походы, и не расставались в бою, и на привалах у того же костра ис­ пользовали как подушку, долго пристраивая голову где помягче, между запасным ди­ ском к автомату и жестяною кружкой. В новеллах писателя, собственно, интере­ суют те же человеческие качества — ини­ циативность, сообразительность, выдумка, реактивность. Эти черты являются у фрон­ товиков совсем на другом срезе жизненных условий, они не в силах тут развернуться до общезначимых результатов, но зато це­ на их тут — сама жизнь, своя и товарища. Сталинградец, ветеран войны, Геннадий Падерин по праву своего фронтового поко­ ления оставляет читателям личные ратные свидетельства. После всего сказанного вряд ли нужно какое-либо обобщающее заключение. Есть книга, ее и надо читать. Читается она с увлечением и пользой. А. НИКУЛЬКОВ Борис Рясенцев. Спасибо, Сибирь! Во­ споминания и размышления. «Сов. писа­ тель», Ленинградское отд-ние, 1987. Книга Бориса Рясенцева, выпущенная в Ленинграде и принадлежащая перу корен­ ного ленинградца, написана очень личност- но, похожа на автобиографию с добавлени­ ем мемуаристики. Однако факты биографии временного «сибиряка поневоле» настолько тесно переплетены с историей Новосибирска на протяжении целых 30 лет, что, право же, бы.чо бы досадно, если бы читатель и — осо­ бенно — пропагандист или исследователь культурной жизни «негласной столицы Си- бири» обошел стороной этот волнующий че­ ловеческий документ. Еще бы! Бедь глазами автора книги мы увидим и первые шаги Новосибирского Академгородка, некоторых его ученых, при­ общимся к истории создания театра оперы и балета, окунемся в деятельность новоси­ бирской филармонии периода Беликой Оте­ чественной войны, проследим за судьбами многих театральных и общественных деяте­ лей, сказавших свое слово во славу разви­ тия культуры Сибири. Большой и особенно ценный раздел кни­ ги посвящен воспоминаниям и размышле­ ниям Рясенцева о встречах и судьбах писателей, группировавшихся вокруг «Си­ бирских огней», получавших здесь зачастую путевку в большую литературу, публиковав­ ших в журнале свои произведения, которые приобретали в дальнейшем мировую извест­ ность. Б необычном ракурсе показаны Рясенце- вым Михаил Алексеев и Александр Борщ а­ говский, Михаил Дудин и Афанасий Коп- телов, Игнатий Дворецкий и Николай Д е­ ментьев, Савва Кожевников и Николай Яновский. Особенно подробно рассказывает автор о крещении в жанре романистики Анатолия Иванова, чьи романы «Повитель» и «Тени исчезают в полдень» были созданы в тесном содружестве с редакционным кол­ лективом «Сибирских огней». Привлечет внимание читателей история рождения «Кражи» Виктора Астафьева, «Хмеля» Алексея Черкасова, произведений Григория Федосеева. Исключительный интерес вызы­ вает глава, посвященная легендарному В а­ силию Шукшину, чей роман «Любавины» и многие рассказы впервые были опублико­ ваны сибогневцами. Но пора раскрыть для непосвященных имя и звание автора книги. Что это за че­ ловек Борис Константинович Рясенцев — «пламенно-пылкий и требовательный», как назвал его однажды Сергей Сартаков и что с уверенностью могу подтвердить и я, близ­ ко знакомый с этим эрудитом, соединяю­ щим в себе строгую аналитичность ума с го­ рячим сердцем и неизменной ребячливой способностью удивляться всему сущему, особенно в сфере искусств. Если бы меня спросили несколько лет то­ му назад: кто такой Борис Рясенцев? — я, не задумываясь, ответил бы: театральный критик. Подумав, добавил бы: и литератур­ ный. Еще подумав, вспомнил бы его дея­ тельность редактора художественной лите­ ратуры — его призвание и его тяжелый крест. Но вот теперь, прочитав его новую книгу, я с уверенностью добавляю к сказанному: Рясенцев — прекрасный писатель, велико­ лепный мемуарист и стилист отличный. У меня нет сомнения, что при всем раз­ нообразии, «многоликости» Рясенцева, есть у него одно ведущее начало: он — зритель.