Сибирские огни, 1988, № 8

родные произведения, передававшиеся из уст в уста в течение многих столетий. В зимнюю пору Михаил Чевалков приезжал к Радлову в Барнаул для продолжения ра­ боты над первым томом «образцы народной литературы тюркских племен», который вы­ шел в Санкт-Петербурге в 1856 году. Че­ валков готовил алтайские тексты, Радлов переводил на немецкий. По существу, они были соавторами труда, который составил целую эпоху в тюркологии. Так создавалась и развивалась алтайская письменность на основе русского алфавита, просуществовав­ шая до самого создания автономной обла­ сти в Горнам Алтае. Здесь истоки алтайской фольклористики и алтайской письменной литературы. И вот сейчас книгой «Мудрый богатырь», составленной Бронтоем Бедюровым, вос­ полнен пробел в истории алтайской культу­ ры, правда, восполнен пока только образ­ цами поэтических произведений первых ал­ тайских писателей, предшественников П ав­ ла Кучияка. Надо думать, что в будущую антологию алтайской литературы, помимо стихов и поэм, войдет также проза и дра­ матургия зачинателей. После создания автономной области ал­ тайский алфавит, созданный миссионерами в прошлом веке, был несколько обогащен, тоже на русской основе. В 1926 году в долине Чакыр нынешнего Усть-Канского района мне довелось видеть на алтайском языке первую книгу совет­ ского писателя Павла Чегат-Строева, из­ данную форматом школьной тетради. То была поэма «Ойгор-баатыр» («Мудрый бо­ гатырь»), посвященная В. И. Ленину. Она написана в традиционном стиле героиче­ ских народных сказаний. Но в 1931 году алтайскую письменность постигла беда — ее перевели на латинский алфавит. Это явилось непростительным тор­ мозом как в развитии алтайской культуры в целом, так и в развитии дружественных связей с русскими литераторами. Алтайцам пришлось переучиваться. Помню, Павел Кучияк немало труда вложил в перевод моего романа «Великое кочевье». Труд этот оказался напрасным,— народ не принял письменность на латинском алфавите, и в 1938 году алтайская письменность снова перешла на русскую основу. Это способст­ вовало первой волне алтайской литерату­ ры и переводам лучших произведений на русский язык. За довольно короткое время в Новосибирске, Горно-Алтайске, Барнауле и Москве вышел в переводах добрый деся­ ток книг, в особенности по героическому эпосу и песенному творчеству. И Бронтой Бедюров в своем послесловии отмечает: «Всегда помним и ценим роль Новосибир­ ска, его литературных сил». Д а, в минувшие десятилетия успешно работали над перево­ дами алтайской поэзии Илья Мухачев, Иван Ерошин, Василий Непомнящих, Ели­ завета Стюарт, Александр Смердов, Евге­ ний Березницкий. Перед новой волной в развитии алтай­ ской литературы эстафету первых перевод­ чиков вовремя приняло новое поколение сибирских литераторов, В особенности пло­ дотворной оказалась переводческая дея­ тельность Ильи Фонякова и Александра Плитченко, в переводах которых увидели свет героические сказания, записанные от Александра Калкина, прозванного с пол­ ным к тому основанием «Гомером двадцато­ го века». Именно в эту вторую волну раз­ вития алтайской литературы появилась в переводах Абрама Китайника, Марины Н а­ заренко, Давида Константиновского и дру­ гих сибиряков проза Л азаря Коькышева, Чал- чика Чунижекова, Бориса Укачина, Дибаша Каинчина, Аржана Адарова, Эркемена Пал- кина. Русский читатель познакомился не только с рассказами, но и романами алтай­ цев, пользующимися заслуженным успехом. И вот сейчас переводами Александра Плит­ ченко, Ольги Мухиной и Александра Рома­ нова восполнен пробел в переводах началь­ ного периода алтайской литературы. В этом ценность книги, составленной Бронто­ ем Бедюровым. Книга открыв.ается стихотворением Ми­ хаила Чевалкова «Пахарь и охотник», на­ писанным в 1872 году и особенно злобо­ дневным для того времени: О хотник! В ы слуш ай, пойм и: Свой пыл охотничий уйм и. О хотой лиш ь не прож ивеш ь. Н е сея золотую р ож ь — Б о гат не будеш ь никогда! А сила хлебного труда С пасет и вы ручит всегда! Простой народ видел в поэте своего за. ступника: и зай сан лохм аты й не бы вал в обиде. Вволю н ап ивался пьяной араки . Ж или так, на ш ее у н арод а сидя. В сех, кто обнищ али, гнали в батраки . Поэт обличал власть имущих и бессердеч­ ных: Если ты обобрал бедн яка. То ж ирнее не стан ет щ ека. в споре араки с чаем поэт страстно вос­ стает против пьянства; Сунь руку в п л ам я — опалиш ь. Сунь голову —• совсем сгориш ь. З алезш и й в петлю — не ж илец, И пьяны й — заж и во м ертвец. Большой знаток народного творчества, Михаил Чевалков использовал традицион­ ные повторы, возвеличивающие человека; У зверя ш кура есть и ш ерсть, У человека имя есть... А свои басни он заканчивал по-крылов- ски: Ворона ду м ал а с орлом сравни ться, Д а суж ден о ей бы ло осрам иться. Н ем ало среди нас таких ж е вот ворон. И ной взом нит себя богаты рем -героем . Кичится зам ы слом , гордится целью он — И ладно, если обойдется болтовнею . Н о если ввяж ется в лихое дел о он. П ож ертвует не лапой — головою. Творческий сплав традиционной поэтиче­ ской мудрости алтайцев с совершенством стиха чудесной русской классики давал у Михаила Чевалкова отличные результаты. Его стихи, написанные на алтайском языке столетие назад, звучат современно. Такова бессмертная сила истинной поэзии. Мирон Мундус-Эдоков, поэт двадцатых годов, шел в кильватере Михаила Чевалко­ ва. Он, подобно зачинателю алтайской поэзии, порицал пьянство и возвеличивал человека труда. Его председатель сельского Совета жил, «как учил великий Ленин», «понимая горе бедняков, был суровым и