Сибирские огни, 1988, № 8

ЗА А н н е За вечера в подвижнической схиме, За тишину, прильнувшую к крылыгу... За чистоту. За ласковое имя, За вытканное лалььгами твоими Прикосновенье к моему лиь^у. За скупость слов. За клятвенную тяжесть Их, поднимаемых е глубин души. За щедрость глаз, которые как чаши, Как нежность подносящие ковши. За слабость рук. За мужество. За мнимость Неотвратимостей отвергнутых. И за Неповторимую неповторимость Игры без декламаторства, без грима С финалом, вдохновенным как гроза. БЕЛЫЙ ОСТРОВ в июле 1930 года на 83 граду­ се северной ши|50ты под рас­ таявшим льдом Белого острова возле Шпицбергена найдено тело полярного исследователя Андре и одного из его двух спутников, улетевших 33 года назад на воздушном шаре к северному полюсу. Айсберги. Льдины. Не три, не две — Голубоглазая вся флотилия. Замер на синей скале медведь. Белый, полярный. Седой, как лилия! Поднята морда. И из ноздрей — Пар. Серебра не эвончее разве! Смотрит в трубу на него Андре, Смотрит медведь на летящий айсберг. К полюсу.» Сердьге запороша Радостью, видит, склонясь над картой: В нежных ладонях уносит шар Голубоглазая Сольвейг — А р ти к а . Словно невеста, она нежна. Словно невеста, она безжалостна. Словно подарок, несет она Этот кораблнн воздушный, парусный. Шепчет: «Сияньем к тебе сойду. Стужу поставлю вокруг, как изгородь. Тридцать три года лежать во льду Будешь, любимый, желанный, избранный!» Падает шар. На лолгода — ночь. Умерли спутники. Одиночество. Двигаться надо, молиться, но Спать, только спать бесконечно хочется. «Голову дай на колени мне. Холодом девственности согрейся. Тридцать три года во льду, во сне Ждать из Норвегии будешь крейсера!» Очи устами спешит согреть. Сердце прикрыла белейшим фартуком,.. Славу твою стережет, Андре, Голубоглазая Сольвейг — Арктика. О РОССИИ Россия отошла, как пароход От берега, от пристани отходит. Печаль, как расстояние — растет. Уж лиц не различить на пароходе; Лишь взмах платка и лишь ответный взмах. Басовое взвывание сирены. И вот — корма. И за кормой — тесьма Клубящейся, все уносящей пены. Сегодня мили и десятки миль, А завтра — сотни, тысячи, — завеса. И я печаль свою переломил. Как лезвие. У самого эфеса. Пойдемте же! Не возвратится вспять Тяжелая ревущая громада. Зачем рыдать и руки простирать. Ни призывать, ни проклинать — не надо. Но по ночам — заветную строфу Боюсь начать, изгнанием подрублен, — Упорно прорезающий тайфун. Ты близок мне, гигант четырехтрубный! Скрипят борта. Ни искры впереди, С горы и в пропасть!., но, обувший уши В наушники, — не думает радист Бросать сигнал: «Спасите наши души!» Я, как спортсмен, любуюсь на тебя (Что проиграю — дуться не причина) И думаю, по-новому любя: — Петровская закваска... Молодчина! Из КНИГИ «ПОЛУСТАНОК» {1939 г.] НИЩИЕ ДУХОМ Мудрость наша — липкость книжной пыли. Без Живого запаха флакон. Никогда узлов мы не рубили. Не шагали через Рубикон. Хитрый, робкий, осторожный табор. Трех идей томительная нудь, — Никогда нам, никогда нам за борт К светлому виденью не шагнуть! Ящичкн без всякого секрета. Всякой мысли куцые концы, — Мы не рыбари из Назарета, И не мудрецы, а хитрецы. Руку другу мы не подавали. Страшным словом насмерть не Наши лица в рамочном овале Кажутся мне мордочками лис. а клялись,