Сибирские огни, 1988, № 8

■ — Не могу... не могу более,— захрипел Данила.— Сжалься, госу­ дарь... или убей уж! — Можешь, Данила. Еще можешь. Иван даже не пошевелился, и, казалось, что это не он, а кто-то из-за стены его голосом произнес эти слова. Малюта посильней разворошил угли. — Не могу! — завыл Данила.— Нет истерпу, государь! — Тогда говори: побежит Курбский в Литву? — Не знаю... — Получал он листы от Воловича и Радзивилла? Он примысливал отдать Стародуб литвинам? — Я не знаю... Не знаю сего! — А что ты знаешь, Данила? — Все, что знал, я поведал тебе... — О чем Курбский беседовал с тестем твоим накануне отъезда в Юрьев? — Не знаю... — Не знаешь?! — взметнувшись с лавки, подбежал к нему Иван. Малюта торопливо отодвинул в сторону таганы.— Буде, они вовсе ни о чем не говорили? Беззвучно, как молчальники, сидели один перед од­ ним?! Иль песни пели, как бабы на попрядухах? А, Данила? Что же, и о простом не говорили они? — Знатно, говорили, да я про их говорю не допытывался. — А тесть с тобой не поделился? Что ж так?! Бессорно жили вы о тестем, на подворье один к одному беспрестанно ездили... — Не поделился... Сказал токмо... незадолго, как взятым ему быть за сторожи, что было ему видение дивное, предвестившее мученическую смерть. — Мученическую смерть? — усмехнулся презрительно Иван.— Муче­ ническую смерть принимают праведники от неправедных судей. Пусть мы неправедные судьи! Да нешто тесть твой был праведник? Чистый, пречистый, правый пред богом и пред государем своим? — Пошто моя душа, государь, должна держать таковой ответ? Са­ мого тестя моего и вопроси о том. — Сдох твой тесть! — не выдержал Иван.— Сбылось чудное пред­ вестие! И ты сдохнешь, Данила. Как собака! Даже могилы твоей не бу­ дет. Тебя зароют здесь, под плитой, и память о тебе навсегда изгибнет. Подумай, Данила! Подумай: супротив кого идешь и с кем? Я— царь, я — Россия! Не мни посему, что преступаешь лише предо мной! Не мни, что в грядущем тебе воздастся! Память о тебе зароют здесь... под плитами... навечно! — Я о том не тревожусь, государь,— твердо, спокойно, без мучитель­ ного надрыва в голосе сказал Данила, собрав для этого все свои силы, сказал и, будто прощаясь с Иваном, печально посмотрел в его безжало­ стные глаза.— Мне слава не потребна. То братец мой славы жаждал... да власти. Тянулся за ними, как бражник за кружкой. Воздвигал себя, лез на высоту, мнил, надменный, что там и место его истинное. Ни разу, безумный, глаз долу не опустил, не престал в своем устремлении, не гля­ нул с опаскою вниз, где осталось его благоразумие, и здравость, и ду­ шевная скромность... Забыл он заветную истину: кто высоким делает свой дом, тот ищет разбиться. Теперь из-за него и весь наш род изгибает. — Данила вновь глянул в безжалостные глаза Ивана — горько и беспо­ мощно, но без мольбы, без жалобной обреченности и приниженности, без страха перед тем, что сулили ему глаза Ивана.— Я, государь, служил тебе и отечеству нашему верно и прямо. Не честолюбством — сердцем, душой... И о пресловутости* не помышлял. Пошто она смертному? Но, государь... когда настанет победа над крымцами, вспомянут и обо мне грешном. Ибо... ежели на Руси обо мне памяти не останется, останется она в Крыму. Долго там будут помнить Данилу Адашева. * П р е с л о в у т о с т ь — здесь: громкая слава.