Сибирские огни, 1988, № 7

I— Легчиться погожу,— спокойно отговаривает мужик.— Не поры ишшо... — Не поры?!— прервав работу, уставил на него глумливый взгляд стригаль.— Позрел бы на себя! Что та борзая оброс шерстью. Один нюх торчит! — Нюх у меня не торчит,— по-прежнему спокойно, без малейшей до­ ли обиды, отговаривает мужик.— Я заворносый. А вот у тебя, истинно, нос, как у борзой,— продолговен и ноздряст. — Ишь ты! — удивился стригаль, не ожидавший такого и, должно быть, от этого удивления и неожиданности не рассердившийся на му­ жика.— А еще чего скажешь? — А боль ничаво... Тебе послушаю. Дюжа хитро сказываешь. — Горазд на даровщину слушать... Ступай себе! — Нешто и за сказы плату берешь? — За сказы не беру... А сказываю для тех, кто легчится, дабы ну- доты им не было. — Коль так, тады и я олегчусь. Токмо сказывай дале... — А легчиться истинно будешь, не обманешь? — недоверчиво спросил стригаль. — Плату которую возьмешь? — По твоим волосищам — деньга. — Новгородка али московка? — Московка... — Все едино много. Мине за деньгу день-деньской потеть надобно. Разумей разницу. — То ты разумей разницу! Работа работе рознь. Вестимо, лапти плесть — однова в день есть. А в нашем деле иная мера, понеже не столь руки работают, сколь голова. Я иной раз и пальцем не двину, а заработаю рубль. — Не все ври в один раз, покидай и на завтра в запас. — Не веришь? — загорелся стригаль. — Про рубль — нипочем не верю,— (Дюкойно и твердо сказал му­ жик. — А вот слушай! — стригаль самодовольно избоченился.— Кличут меня третьего дня — на боярское подворье. Ведут в палаты, и выходит ко мне из терема — боярыня. Ах и боярыня! Бровми союзна, телом изобильна, млечною белостию облиянна! И речет она мне скорбным голосом, что, деи, напасть на нее не бабья нашла, усы, деи, как у мужи­ ка, растут. Поглядел я на нее и, вправду, вижу: прозябло роство над губой у боярыни, как у недоросля. И чую, горе ей от того несказанное, и хочет она от той напасти избавиться, потому и покликала меня. И говорю я ей, глядя в ее скорбные очи, вопрошая: уж не спутала ли боярыня-сударыня с супругом своим небо с землею? А она не разу­ меет, про что я спрашиваю, и говорю я ей тогда, что небо — то супруг ее, боярин, а земля — то она сама, боярыня, и что извечно так установ­ лено, что небо повсегда горе, а земля повсегда долу, а кто в сладостра­ стии переставляется местами, тот и естество свое переставляет. И зарде­ лась боярыня, как маков цвет, и дала мне сто копейных да велела до са­ мых ворот провожать! — Вона?! — пораженно отвесил губу мужик, и вдруг брякнул в простодушии: — Стал быть, ежели с бабой окарачь, так у ей и хвост вы­ растет? ...Есть на торгу еще одно затейное место, знаменитое место, которое с наступлением тепла становится не менее бойким, чем Вшивая площадь. Место это Ильинский крестец, где с незапамятных времен собираются безместные^ московские попы, дьяконы и прочий церковный чин, вплоть до звонарей и клирошан. Потеряв место в приходе, весь этот безработ­ ный церковный люд идет на крестец в надежде наняться хоть на времен­ ную работу: отслужить где-то службу или панихиду вместо захворав­ шего приходского священника, окрестить младенца, обвенчать молодых, освятить строение... Работа находится, по большей части, правда, гро- Ъ