Сибирские огни, 1988, № 7

не буду его читать... Прочитаю в журнале. Нет-нет... Восемьдесят копеек я найду. У меня есть.— Он полез в карман и показал мне горстку монет, смешанных с табачными крошками.— Какой вопрос — в напечатанном виде читать всегда приятнее... — А зачем вы тут вообще сидите? — спросил я. — Черт его знает... Сидим да и все,— виновато ответил он. — Но вы же обязаны отвозить рукописи в типографию... — Кто спорит? Обязаны. Естественно... Но видите, сколько дел; то ботинки порвутся, то кашель донимает, то за молоком бежать надо. Де­ ти у меня малые. Трое. Два мальчика и девочка... Редактор забегал по комнате, показал мне свои ботинки, пустые молочные бутылки, какую-то мятую справку. Потом он достал носовой платок и подобострастно высморкался. И тут меня осенило. — Я сам отвезу. Дайте адрес. Редактор быстро написал мне адрес на листочке бумаги. Это оказа­ лось по пути, как ехать ко мне домой, на Затулинку. Я взял рукопись романа «Струя» и выехал в типографию... В типографии меня ожидало крайнее недоумение. Вахтер, милый старец, приостановил меня в проходной и долго-долго объяснял — как и что мне надо делать, чтобы мой роман был напечатан, «увидел свет», как выразился этот привратник... Я никогда не забуду этого мудрого старца. Это был невысокий, кряжистый, с улыбчивым прищуром бдительных глаз, престарелый западно-сибирский поэт-любитель родом из города Бочатска, битый и ломаный, резаный и рецензированный редакторами всех мастей, но не сдавшийся и продолжавший свое сокровенное дело. Он до полуночи наизусть декламировал мне свои стихи и рассказы. Он раскрыл мне глаза на драматическое положение таланта-любителя, на общее положение дел в западно-сибирской литературе, на происки про­ фессионалов, их нравы и обычаи. Он намекнул мне на редакторский сговор, сообщив это шепотом, ог­ лядываясь и расстегнув кобуру револьвера. — Да нонче хучь «Тихий Дон» напиши, хучь «Библию», один хрен — не издадут. А ежели издадут, так не скоро, годов через пять али шесть. Да исчо так изредактирують, что мать родная не признает. Так-то, мил человек! Звери люты, ей-пра, звери! Старец декламировал: Оногды в морозную, значится, полночь Из дому пошел я, а холод крепчал... Из его речей, из его самобытных стихов я понял, что ярко талантли­ вых, замечательных произведений литературы в городе на Оби — неве­ роятно много. Конечно, мой роман, как айсберг, высится над ними. Но он не одинок. И вот все это море с айсбергом во главе сдерживают и не пускают р е д а к т о р ы ! Стоят стеной. Давят. Режут. Бодают. От­ вергают! Страшная картина открылась мне... Что? Надо бороться! Надо бороться, во-первых, за идею закаливания, за издание романа «Струя», без которого это дело не сдвинется с мертвой точки. Во-вторых, надо бороться за новую, пока что любительскую лите­ ратуру, за скорейшую встречу этой литературы с массами, заждавши­ мися ее. Но редакторская стена отделяет писателей от литературы и масс. Такая картина. Старик явно опасался говорить все. Но он сказал основное. И я понял его.