Сибирские огни, 1988, № 7

. Ты, отдаленный -ОТ меня во времени и пространстве, читатель, сам убедился в том, что записи мои наивны, но отказать им в искренности нельзя. Теперь, еще^раз перечитав их, вспомнив те годы, я хочу сказать тебе; не сопротивля^йся жизни, не выстраивай для себя искусственную ее модель. Всматривайся, вслушивайся в живую реальность,— не бойся задуматься над тем, что вокруг тебя,— мало ли где и как мир явит тебе простые и ясные знаки твоего подлинного предназначения, укажет тебе настоящий жизненный путь! Жизнь одна, и нет в ней пустяков, мелочей и случайностей. И в каждой ее капле не только отражена, но и воплощена вся вселен­ ная твоей судьбы. 3 . Я перестал противиться наступлению дней. Я вышел к ним навстречу. Более того — овладел всеми приемами, которые позволяли в любом месте, в любое время вызывать в себе (в мире?) состояние полной и беспросветной тоски и отчаянья. Я стал управлять своими ДНЯМИ. Мог и вообще не вызывать их, а мог и месянами пребывать в унылом состоянии подавленного духа, в томительных размышлениях над тем, каким способом удобнее уйти из этой жизни... Но — «чем продолжительней молчанье, тем удивительнее речь!», как говорится в одном из приписываемых мне стихотворений. Чем дольше был период тоски, тем большее счастье открывалось мне, когда я усилием железной воли выходил из этого периода — обновленный и все глубже проснувшийся! В конне КОННОВ я стал бодрствовать почти постоянно, хотя это было физически тяжело. Изменения в ходе моей жизни поставили передо мной нелый ряд задач: а) сложности в служебном плане,— я к этому времени был покрыт выговорами, как дикобраз иглами; б) стало сдавать физическое здоровье — постоянная простуженность, обмороки в общественном транспорте, боли черепных костей; в) в полную ветхость пришли мои отношения (в широком аспекте) с супругой, хотя я ее по-прежнему любил и всюду оставлял знаки этого, — я надкусывал беляш, купленный на углу ул. Горького, ровно три раза — по количеству слогов взрослого имени моей супруги, или два раза — по количеству слогов ее детского имени; прежде чем начать разговор с кем- либо— я тихим покашливанием фиксировал девичью фамилию жены, Ква-со-ва (гм-кхе-кхо!), но... отношения наши все ветшали, и мы рас­ стались. Она покинула меня. Я остался один в опустевшей без вещей и ставшей однокомнатной квартирке на Затулинке. Это был период последних испытаний. Последнего страшного теста. 4 . Жизнь страшно тестировала меня, выясняя готовность стать замеча­ тельным бочатским писателем. Жизнь последовательно лишала меня быта, чтобы помочь пробужде­ нию художнического дара, а если он не проснется, то уничтожить меня пустынной безбытностью, как мастер уничтожает неудавшееся свое тво­ рение. Помню одно из последних испытаний — выяснение, чего во мне боль­ ше — абстрактного гуманизма или реального человеколюбия, понима­ ния, что всякой доброте должен предшествовать анализ, ответ на прямой