Сибирские огни, 1988, № 7

Мы ли выбираем судьбу, судьба ли выбирает нас^и создае'Г одарен­ ным такие суровые условия, что прй Них даже мертвый не смог бы далее лежать на печке пошлого быта! До тридцати трех лет я жил общеизвестной жизнью: пригородное детство, обутое в китайские кеды «Два мяча»; пропахшая потом средняя школа; «белый билет» на почве уникального плоскостопия; полусонное обучение бухгалтерскому делу; служба в конторе «Новосибоблразнобы- та»; неугнетающий — до поры до времени — брак, хождение в гости и принимание гостей у себя по выходным и праздникам, выходы в Опер­ ный, в кино, на выставки, унавоживание быта — приобретение вещей в новую квартиру на Затулинке, перспективы по службе, первые задумки о продолжении рода... И тоска, тоска, тоска!.. Эти ежедневные проезды на работу и обратно в нервической тесноте общественного транспорта, который мучает нас насильными контактами с незнакомыми и зачастую неприятными людьми обоих полов. Это дре­ безжание одышливого будильника, а вслед за ним по всему панельному дому — шум спускаемой воды в туалетах — утренний плеск канализаци­ онного водопада. Эта глазунья с зеленоватым желтком и мокрыми ку­ сочками сала,— одно воспоминание о ней бросает меня в осклизлую осеннюю яму, и страшно мне, что я не смогу выбраться... Эти цифры, цифры — поодиночке, рядами, колонками, колоннами, шеренгами, толпа­ ми! Тьмы цифр! Жестокий обман, подлинная суть мира, подмененная цифрами! Вдумайтесь,— нуль. О, ничто. Но это ничто, пустота, ничтожество, если его поставить после единицы (чего-то сущего), увеличивает ее в де­ сять раз! Если поставить два ничтожества — в сто раз! Три пустоты, три нуля — в тысячу! Это ли не обман человечества!.. Я жил... Но жил ли я? Ведь только эти просветы тоски и открывали мне на­ стоящее положение вещей, тогда как в обычные дни я инерционно про­ должал поддаваться обману, принимая его за естественную норму. Периоды просветления (тоски) сперва были довольно редкими, и, не входя в их смысл, возвышающий дух, я виновато тяготился этими часа­ ми и днями, старался как-то вернуться в плоскость обманного оптимиз­ м а— читал детективы, злословил, ходил с женой по гостям, пил там водку, но постепенно понял, что надо не прятаться от тоски, не бежать от нее, а — напротив — стремиться к ней, чтобы, миновав тягостные ча­ сы и дни, чаще выходить к ясному и единственному миропониманию, ибо за серым, промозглым, тяжелым, как глаз самоубийцы, туманом тоски — был он — настоящий мир, настоящее солнечное лицо его! Я стал подмечать всё, что предшествует этим периодам просветления, стал записывать подробности, не надеясь на свою память, к тем годам основательно подточенную цифрами и разговорами жены. Это и были мои первые литературные опыты. Это и было самым началом моего сползания с печки пошлости. Дар — крупно и больно — начинал ворочаться во мне... Потому я позволю себе привести здесь несколько страничек из днев­ ника тех лет, как документ, свидетельствующий НАЧАЛО. Несовершен­ ные записи, они тем не менее лежат не только в основании моей писа­ тельской судьбы, но и в самом начале движения «ЗАГС» (Защита Авто­ ров Гениальных Созданий), чему, собственно, я и посвящаю свое сочи­ нение, обращенное к тебе, счастливый потомок. И тем что твой жизнен­ ный путь не редактируют, ты обязан, в частности, и этим внешне непри­ тязательным записям в моем дневнике того памятного года, когда ряби­ на напротив Дворца бракосочетаний зацвела осенью, когда в одну и ту же реку (Обь в районе рукотворного моря) любой желающий мог войти неограниченное количество раз, ибо время сомкнулось, закольцевалось, и Змея укусила свой хвост...