Сибирские огни, 1988, № 7

— Да те же боярове и вельможи из крестного целования выступают, тщась восхйтити на ся власть, как было уже. И через те их умышления злокозненные грядут на землю нашу скорби великие, занеже, сказывают, государь неукротимым гневом содержим. О царском гневе говорила вся Москва, и ждала его, и благословляла: бояре и вельможные давно уже переполнили чашу терпения московитов и те ждали — свято ждали! — своего часа, чтоб опрокинуть ее им на голову. Так что сирые странники передавали именно то, что ходило по Москве из уст в уста. Ефросинье правда эта не нравилась, но черни она не боялась. Знала: то — как река. Переть против ее течения, перегораживать плотиной — опасно! Но ежели заранее подготовить русло и пустить ее по тому рус­ л у— она потечет туда, куда нужно. Так уже было. В год, когда Иван отгулял свадьбу с Анастасией Захарьиной, случился на Москве великий пожар. Полгорода выгорело с посадами и слободами, выгорело почти все и в Кремле: сгорели Чудов и Вознесенский монастыри, царский двор, митрополичий. Казенный двор, сгорела Оружейная палата. Постельная — со всей царской казной, погорели церкви, соборы, народу сгорело — тысячи... Такого пожара Москва не знавала никогда! И закипела, забурлила чернь, выхлестнулась неистовым половодьем на площади и улицы — жутко стало, жутче, чем во время пожара! Но уже было приготовлено русло. Боярин Иван Петрович Челяднин да князь Федор Шуйский, приехав к митрополиту Макарию в Новоспасский монастырь, куда его увезли, спасая от огня, стали говорить, что Москва сгорела волшебством. Говорили митрополиту, но знали: говорят всей Москве. И верно, уже на другой день понеслась по Москве жуткая и еше более растравляющая молва, что чародеи вынимали человеческие серд­ ца, мочили их в воде, водой той кропили по улицам и домам — оттого Москва и сгорела! Теперь оставалось главное — направить эту грозную реку по этому руслу, направить так, чтобы она сделала все, что хочет и может сде­ лать, но не больше того, что задумано теми, кто приготовил для нее русло. Сделали и это. Когда царь решил разыскать, отчего Москва погорела (кто-то же присоветовал ему такое!), и бояре, которым это было прика­ зано, приехали на площадь к Успенскому собору и стали спрашивать у собравшихся там черных людей, кто зажигал Москву, из толпы закри- Княгиня Анна Глинская с детьми своими волховала! Вынимала сердца да в воду клала, да тою водою, ездя по Москве, кропила! Оттого Москва и выгорела! Те, кто кричал это, непременно должны были быть в пособниках — вынимать сердца или, на худой конец, класть их в воду,— иначе откуда они могли знать такое? Но толпе нет дела до таких тонкостей, и те, кто вложил в уста кри­ чавшим эти слова, тоже знали — добре знали! — что толпа не станет раздумывать о таких вещах, тем паче когда один из Глинских стоит перед ней и сам допытывает: кто Москву зажигал? Глинских на Москве ненавидели больше всех, и направить на них толпу, обратить на них весь ее гнев не стоило большого труда. Достаточ­ но было одного легкого толчка и вся накопившаяся, избродившая ярость толпы обрушивалась на них с ужасающей силой. Три дня чернь выме­ щала злобу на Глинских: разгромила, разграбила их усадьбы, перебила всю дворню, а потом двинулась с рогатинами и дрекольем в село Во- робьево, к самому царю,— требовать, чтоб он выдал им свою бабку Анну Глинскую, которую будто бы прятал у себя в покоях. Но тут уже духу не хватило: за три дня перегорели, выярились, самая матерущая злоба схлынула, а с ней и решительность,— и дрогнули, поколебались. Немало поворотило назад... Река превратилась в ручей и ручей остано­ вили. Настал час расплаты. Много голов послетело с плеч: те, что гото­ вили русло, приготовили и плахи.