Сибирские огни, 1988, № 7

— То другой разговор, братанич. А я тебе про себя вишь: и я туда же. Туда же — верно. Токмо я не ждуин р , станешь царем через чье-то хотение. Я безобиден в своих чая перед богом. Я уповаю на авось! Вси есмя смертны, как речет у коня, приключилась болячка на стегне... Его отца от такой самой боляч­ ки не стало. — Ты меня спроси: хочу я быть царем? — Неужто и правдой не хочешь? — Та твоя правда — журавль в небе. А мне паче синица в руке, ио том я и речь хочу с тобой вести, а не перебирать перебирушки про цар­ ский престол да про иные несусветицы. —- Ан почто о том речь-то вести? Я тебе без луки скажу: пособлять в том деле твоем не стану. — Не станешь?! Да пошто?! — и удивился, и растерялся, и обозлил­ ся Владимир.— Матушке... Знаю... Пособляешь и в худшем! Чист пред богом! — язвительно и по-господски брезгливо кинул он, опять забыв, что перестал быть для Андрея господином. — В чаяньях — чист,— невозмутимо ответил Андрей и больше себе самому, нежели Владимиру.— В делах — преступен. — Ежели страшишься расплаты, уйдешь разом со мной. Я возьму тебя... Токмо пособи! — А что?! — Андрей на мгновение как бы обернул взор в самого се­ бя, прикидывая: приемлемо ли это для него или нет? — Бабы и вино есть и там! Владимир согласно и обрадованно кивнул головой, и даже не кивнул, а угодливым выгибом шеи как бы протянул ее Андрею — в заклад. — Да кабы в них-то все дело было — в бабах! Да в вине! Ты, братан, тут сирота, а я там буду сиротой. А я сиротою быти не хочу! Потому не побегу с тобой к ляхам, и тебе убечь не дам. — Вот ты как, на противную идешь? Да посмей токмо стать на моем пути! — попытался запугать его Владимир, но духу у него на это не хватило и он тут же отступил: — Эх ты! Я тебе душу открыл... В са­ мом сокровенном доверился, чая, что и ты не отвернешь от меня души... Мы веди не чужие! Мы должны пособлять один другому! — Я готов пособлять тебе в чем угодно. Станет надобность в преис­ поднюю спуститься — спушусь! В чем угодно пособлю, токмо не в таком. Ежели ты утечешь за рубеж — конец всему! Разумей! А для меня и ко­ нец света. Лягу я на лавку под образа и помру. Тогда уж непременно помру. Во не для чего жить-то мне станет отныне. Веди смысл жизни, он в чем? В том, чтобы скакнуть выше себя, облукавить судьбу, вырвать у нее все, что тебе уготовано! Да и поболе того! Ибо никто не ведает, сколько ему истинно определено судьбой. — И како ж ты тшишься облукавить судьбу? — с неодолимым през­ рением спросил Владимир, начиная с этой минуты вновь ненавидеть Андрея — и еше больше, чем прежде. Андрей почуял это презрение, но оно ничуть не задело его, не обиде­ ло. Все было естественно: не лобзаниями же, в самом деле, должен был отплатить ему Владимир. К тому же для него, видать, не имело никакого значения, как относится и будет относиться к нему Владимир, и шло это, конечно, от полной уверенности, что ни сейчас, ни в дальнейшем от Вла­ димира ничего не будет зависеть — даже его собственная судьба. — Ежели ты станешь царем, кому у тебя быти первыми боярами? Вельским? Мстиславским? Захарьиным? Хрен им в нюх! Мы у тебя бу­ дем первыми! Хованские! Уразумел?! — Похотел властвовати сверчок, позабывший свой шесток. — Наоборот, братанич! Не позабывший! Мы от корня Гедимина, и зело добре помним о том. — Тридцать лет, как видел коровий след, а все молоком отрыгается. — Мы, Хованские, добре послужили вам, удельным,— пропустив мимо ушей насмешку Владимира, но стремясь пресечь дальнейшие, суро­ во и строго, с прозвуками угрозы и властности, которые впервые появи