Сибирские огни, 1988, № 7

— Коль ты порешил всё накрепко, так что тебе до того — праведен путь тот иль нет? Пред кем тебе ответ держать? Пред самим собой лише. А кто из нас самому себе беспощадный судия? — Да неужто же нет надо мной еще вышнего суда? Али мнишь, что я такой же, как и ты, безбожник? — по-господски, непритворно рассер­ дился Владимир, забг'в, что тут уже не было ни господина, ни слуги: то, о чем они говорили, еще не сблизило их, но уже уравняло. И Андрей (куда делись его простота и безобидность) не замедлил напомнить ему об этом — с простотой и безобидностью, от которой Владимир побелел, как берёста: — Ах, братанич, дивлюсь я тебе! Ты намерился оставить родитель­ ские гробы, оставить святое отечество и потечь в чужую землю —- искать избавления от сиротства, но тщишься при сем не попрать правды. Како ж мочно, проехав по грязи, не набрать окату? — Я тебе такого не говорил,— с неожиданной твердостью сказал Владимир, но бледнота выдавала его. Андрей добродушно, снисходительно улыбнулся. Казалось, еще и потреплет Владимира по плечу. — Не то мудрено, что переговорено, а то, что недоговорено. Да не трусь, не трусь, братан!— таки не удержался он и хлопнул Владимира.— Не выдам я тебя. Кой мне в том прок? Рассуди! Тридцать сребреников московских — для меня не соблазн. Он опять улыбнулся, проникновенно глядя на Владимира, и эта улыбка, и этот взгляд ясно договаривали: «А больше за тебя не дадут!» — Так уж и не соблазн? — усомнился Владимир и тем самым кос­ венно подтвердил, что Андрей прав относительно его намерений. А не­ домолвка Андреева не дошла до него: вялый, медлительный ум его не учуял, не уловил, что именно в ней, в этой не больно тонкой и хитро упрятанной недомолвке заключалось самое веское доказательство Андреевой искренности.— Московские сребреники — то царская милость и жалованье,— объяснил он, решив, что Андрей как-то иначе понимает это.— Почет, чины, высокое место. Служба при царском дворе почестли- все службы в уделе. — Первым боярином мне тамо не быть. Ни вторым, ни третьим... ни десятым даже! В Москве, братан, все места на сто лет вперед разобраны. Не пробиться, хоть десять шкур иудиных смени! А что, говоришь, поче- стливее служба царская, так и там не сплошь конюшие да дворецкие, а все больше приставы да стольники. По мне же, братанич, паче быть копытом у мерина, нежели подковой у иноходца. — Верю тебе,— сказал Владимир, сказал так, будто оказывал честь Андрею. — Погоди верить. Паче спроси: а был бы прок? Владимир вновь побледнел. — Все едино не выдал бы! — Андрею явно доставляло удовольствие этак-то поигрывать с Владимиром, поддавая ему то горячего, то холод­ ного.— И знаешь почто? — Глаза Андрея наслаждались спанталычен- ностью Владимира.— Авось! То же самое авось! Я тебе рек о попах, о княжатах... Но и мы, братанич, и мы, слуги твои, сродники, братья- братия, дядья, племянники,— мы також живем надеждой. Ты для нас — самый великий прок! Большего нам и во сне не приснится! — И ты туда же? — Владимир ненавистно, затравленно, беспомощно посмотрел в глаза Андрею.— Да веди не будет сего, не будет! — мсти­ тельно, с жалобной натугой вышептал он.— Вы все... вы не знаете, что он за человек. А я знаю! Никоторой силе его не одолеть! — Великой, дружной силе как не одолеть? Токмо где взять таковую силу? У матушки твоей ее нету. У тебя також — одно токмо имя. А каков он есть — мы знаем. Силы и пыхи его ведомы. Здрав золЧ Да страшен и силен он не тем, что зол, а тем, что прав. Разумеешь ли ты сие? — В чем же он прав? — с тоской спросил Владимир. ‘ З д р а в з ол — очень зол. 2 Сибирские огня № 7