Сибирские огни, 1988, № 7

Андрей Хованский был весельчак, сластолюбец, бражник, прелюбо­ дей! Уж как строго держала Ефросинья своих челядных девок — каза­ лось, и помыслом не посягнуть на них! — а Андрею и эта строгость была нипочем. Каждый год две-три забрюхатевшие девки открывали его пре- любы. Ефросинья вздымала на него весь свой гнев, Андрей молился-кре- стился, лобызал ей ноги, клялся великими несусветными клятвами, а девки продолжали брюхатить. Посты Андрей не соблюдал, ел скором, даже в церковь, случалось, яв­ лялся навеселе, икал, стоя перед святым престолом, мешал службе раз­ ными замечаниями, а когда попы подступали к нему с выговорами, с требованиями духовной чистоты и послушания религиозным зако­ нам, грозили епитимьей, отлучением от причастия,— ложился на лавку под образа помирать. Бежали тогда его домочадцы за попами. Приходили попы, исповедовали его, приобщали святым дарам, отпуска­ ли грехи. День-другой после всего этого он еще для виду лежал на лав­ ке, по-покойницки скрестив руки на груди,— ждал смерти, потом вставал и сам шел к попам «объявливати», что смерть «отыде» от него. Так он уже раз пять из-под святых вставал. Пошла средь старичан присказка: «Как Хованскому помирать!» Не удивительно, что именно к нему Владимир проникся самой боль­ шой неприязнью. Вялый, плохо развившийся в детстве, которое почти полностью провел в темнице, не выбегавшийся, не вырезвившийся в от­ рочестве, приучаемый матерью и духовниками к постам и молебствиям, безрадостный, всегда будто ждущий чего-то, и непременно худого, сте­ пенно-бесстрастный, холодный Владимир терпеть не мог всей этой дури, душевного безуправства, скоморошества, и даже не столько этого, сколь­ ко той буйной, безоглядной жизнерадостности, распоясанности, той кон­ довой жизненной силы, что перла из Андрея Хованского, как опара из квашни. Неприязни своей к Хованским Владимир, однако, ничем открыто не выказывал. С Борисом Хованским, своим конюшим, обходился по-хо­ зяйски строго — и не более, да и строгость эта была такой, что, пожалуй, лишь самому Владимиру казалась строгостью. С Андреем и этой строго­ сти не получалось. Борис хоть внешне держался с Владимиром как слу­ га с господином, а Андрей и такой малостью не обременял себя. Пани­ братство его не знало границ и было такого свойства, что бороться с ним, пресекать было бы гораздо тягостней, чем сносить его. И Владимир сно­ сил. Сносил он и покровительственные замашки Андрея, видя, что за ними стоит не заносчивость, не обычное для таких натур стремление показать себя, поспесивиться, а нечто совсем иное — жажда откровения, нисходящего на него самого в минуты наставительных рассуждений, же­ лание, пусть и немного тщеславное, но вполне искреннее, помочь и на­ ставить его, Владимира, хоть в том, в чем он, Андрей, считал себя и мудрей и искушенней. Владимиру даже нравилось это: подобными отношениями он не был избалован. Но более всего его подкупало то, что, в отличие от всех про­ чих наставников и советников, в которых он никогда не испытывал недо­ статка, Андрей делал это исключительно ради него самого, не преследуя никакой личной цели, не стремясь даже завоевать его, Владимира, рас­ положение. Все это невольно, подсознательно поворачивало его к Андрею. Тут таилась и разгадка его неожиданного выбора, хотя сам он, конечно, не понимал этого, да и не мог понять: сознанием, чувствами он восприни­ мал Андрея только с одной стороны — с той, которая была ему неприят­ на, а все то, что возникло помимо этого, существовало как бы вне его, как бы за пределами его души и сознания. Оно не проходило, не прони­ зывалось сквозь него и потому ничего не затрагивало в нем, тем самым лишая его возможности взглянуть на Андрея по-другому, с другой сторо­ ны, ибо взглянуть на него по-другому он мог только через себя самого, через то свое безотчетное, невольное, что повлекло его к нему наперекор сидевшей в нем неприязни. Впрочем, неприязнь к Андрею не была глав