Сибирские огни, 1988, № 7

дении, а для пущей убедительности — на все случайные сомнения и подо­ зрения Ивановы — грамотку ему дослать, красномовную и пустячную, какие пишут от простоты душевной. Владимир грамотку послал и, как мог, держал вид, да не выдержал, открылся Евдокии, хотя мать предостерегала его и от этого, боясь, как бы ночная кукушка не перекуковала чего-нибудь на свой лад. Евдокия, услышав такое про Оболенских, даже дара речи лишилась. Только охнула и ни слова больше. Но быстро пришла в себя. — Князь, а не тот ли се час, коего ты ждешь? Была глубокая ночь. В опочивальне призрачно теплился огонек лам­ падки. Уже много ночей кряду Евдокия не гасила лампадки и не задерги­ вала занавесок перед образами — пресытился князь ее ласками и лю­ бовью. Но сейчас даже ее затаенная бабья обида на это отхлынула. Она приподнялась на постели, посмотрела на мужа — в тусклом, мерцающем свете ее глаза казались двумя настороживщимися зверьками. — Не упустишь ли ты его, на пуховиках-то со мною леживая? В Москву тебе надобно, князь, сокол ты мой резвокрылый,— в Москву!— Евдокия ободряюще чмокнула Владимира, приткнулась к самому его уху, горячо зашептала: — Не глядеть и не ждать, куда все поворотится, а самому, самому поворачивать — в потребную тебе сторону. — Вас бы с матушкой спаровать,— отстранился от нее Владимир.— Воительницы! — Велишь, так я слова не вымолвлю более,— обиделась Евдокия.— Но ведай: я пойду за тобой на смерть, на позор, самый тяжкий грех возь­ му на душу! — Во имя чего? — Владимир нетяжела вздохнул.— Матушка жаждет отмщения... Горе и злоба затмили в ней разум. Она страдала, мучилась... Душа ее в струпьях. А тебе бы с чего ожесточаться? С чего, в таковую безрассудность впадать? Оч тебе зла не причинил. — Так причинит еще! — В отплату за наше присное зло, коль не престанем в нем. Каждый день мы копим его зло на себя. — Мы отступимся, да он не отступится! Будет искать твоей погибели все едино... Чтоб Старицей завладеть! Он уж давно нацелил на нее свое алчное око. Матушка сказывает; у московских князей издавна живет обычай губить своих братьев из-за отчин, несытства своего ради. Евдокия, пересилив обиду, опять потянулась к мужу, обняла, прижа­ лась, прильнула к нему с трепетной, обнаженной нежностью — той самой нежностью, всегда неожиданной, невесть откуда берущейся в ней, против которой Владимир никогда не мог устоять. Но сейчас устоял. — Матушка вельми много всякого сказывает. У нее на все свое слово и свои откровения, которые и Иоанновых' пуще. И бог весть, чье над ней произволение, и кто ей путеводитель! Об том и загадывать страшно, не то что следовать за ней. А ты, того не рассудив добре, в ту же страсть поползнулась. Вон како воспылала она в тебе! В матушке я не волен, а в тебе, жене моей, волен, и вновь говорю: уймись. Нам надлежит своим разумом жить, своими очами глядеть и видеть. Матушка нам худой указчик. — А я и своими очами вижу! — Евдокию больше злила нынешняя хо­ лодность Владимира, а вовсе не то, что он говорил.— И ранее видела! Да не разумела досель, что видела! — А нынче матушка тебя в разум ввела? — А ужли нет? Что я думала про опалу князей Воротынских? Дума­ ла, преступили они пред ним, он их и покарал, и вотчину у них отнял... А он допрежь вотчину отнял, а коли они возмутились — покарал. — Не так всё с Воротынскими. То ты со слов матушки речешь, а как истинно есть — не ведаешь. ’ И о а н н о в ы х — здесь; откровения Иоанна Богослова, что представлены новозаветной книге того же названия, именуемой иногда еще Апокалипсисом.