Сибирские огни, 1988, № 7

ры и скоморошьи потешки надоели, истомили, да он и не был, в отличие от царя, любителем подобных развлечений,— оставалась лишь церковь да долгие ночи в супружеской постели, наполненные тревожными, му­ чительными раздумьями. Даже ласки жены прискучили князю. Но в Москву возвращаться он медлил, тянул с отъездом, откладывал со дня на день, с недели на неделю, словно чего-то ждал или страшился чего- то— такого, что пересиливало все его прежние страхи. И тужил! Мать поила его отваром из корня плакуна, над которым в полночь в храме был совершен заговор. Отвар из этого корня помогал от болей в чреве и от тоски, ибо отваживал злых духов, устрашал нечистую силу. Но заговорное зелье не облегчало княжеской туги: те бесы и полубе- сы, что донимали его, не страшились никаких заговоров и заклинаний. Это были особые бесы — во плоти и крови! Они окружали князя везде — и там, куда он боялся возвращаться, и здесь, где тоже не нашел успоко­ ения и избавления от страха. Один из таких бесов подносил ему каждый день заговорное питье, искренне не ведая, что как раз сам и является наиболее одержимым, неотступным, неодолимым и злым бесом. Каждый день, после заутрени, князь выпивал налитый в серебряную лампадку отвар плакуна (только из лампадки, хоть немного повисев­ шей перед святыми образами, и полагалось пить подобные зелья) и всегда слышал почти неизменное, с той лишь разницей, что иногда это было сожалеюще-жалостливое, а иногда сердитое, негодующее, и ча­ ще— сердитое: — Ах, князь, князь! Горько видеть тебя таким! Отбыла я с кручины ума и мысли, не уразумею, где в тебе изъян? Духом ты слаб иль умом? Иль, буде, и тем и другим? Меньше всего князю хотелось отвечать на это. Он не обижался, слы­ ша такое, и так же равнодушно и покорно, как проглатывал заговорное питье, проглатывал бы и это, если бы не требовалось отвечать. А не от­ вечать было нельзя: тогда начиналось еще худшее: — Заступником, чаяла, будешь. Отец твой голову сложил, защищая от попрания честь свою... Царство небесное душе его! А ты?.. Пошто ро­ беешь? Пошто в холопах себя чувствуешь? Ты великокняжеской крови! Ты внук Иоаннов и правнук Василия Темного! А он — выблядок Еленин! И князь отвечал, чтоб не слышать хотя бы такого, ибо такого он стра­ шился даже в собственных мыслях. — Время нынче смутное, матушка, оттого и на душе у меня смутно. Ты бы паче призадумалась, как нам уберечься, как уцелеть средь невзгодья-то сего жестокого? Ан нет, не о том твои помыслы. Неот­ ступна ты... — Неотступна, да! И тебе бы, сыну моему, вскормленному не столи­ ко молоком из сосцов моих, сколико горечью неисчислимых страданий, пришедших на нас от того богом проклятого рода,— тебе бы напитываться силой и твердостью от моей неотступности, а не корить меня за нее! Те­ бе бы, сын мой, радовать и ободрять меня своим мужеством, а не мне мужествовать вместо тебя. Подол мой бабий николиже не уподобится твоему боевому княжьему стягу. Николиже! Хоть и чтут его нынче, подол мой, но сражаться пойдут лише за тебя, князь, лише под твоим стягом! — Сражаться?! Матушка, да за что сражаться? — За правду нашу, князь! За поруганную нашу правду! — Да какая она уж такая особливая наша правда, что кто-то пойдет за нее сражаться? Бескорыстно! По велению сердца! Ежели и пойдут, то каждый за свою, присную... Ты уж сбирала однажды под мои стяги таковых правдоборцев... Деньгами сбирала! Помню я... А веди он нам простил, простил, матушка! Стало быть, не сплошь в нем зло. Мы же почто не хотим простить его, неповинного в наших страданиях? — Ты боишься его, князь, сын мой... Ты просто боишься его. В тебе говорит страх. — Боюсь... Боюсь, матушка! Ты не ведаешь, что он за человек! А я ведаю,.добре ведаю. Знай; он нам более не простит... Даже мысли, коль