Сибирские огни, 1988, № 7

ждет встречи с благородной мелодией, с му­ зыкой. Но песен на стихи поэтессы я не знаю. Впрочем, нынешняя песня во многом представляет собой яркое проявление псев­ докультуры. А псевдокультура не может уживаться с высоким искусством. Псевдо­ песне нужен псевдостих-суррогат, поскольку сама она — воплощение суррогата. Но какой бы выдержкой ни обладала си­ бирская поэтесса, все-таки нельзя не заме­ тить, что она вовсе не собиралась мириться с несправедливостью по отношению к себе, к своей поэзии. Ведь творчество Е. Стюарт в масштабах страны по-прежнему почти не за­ мечалось. Поэтому-то прорывался и у нее глубоко упрятанный, сдерживаемый голос недоумения. Он был естественным. Это был возглас талантливого человека из Сибири, крик вопиющего: Но я же не пустынник, Я — поэт. И не молчальник — мне подвластно слово. И, значит, не безвестности, иного От жизни хочется... Не славы, нет! Но чтоб тянулся к сердцу светлый след Простого понимания людского. Недоумение было правомерным. Оно уве­ личивалось еще и при виде судеб других та­ лантливых поэтов-сибиряков, которых она считала несправедливо обойденными извест­ ностью. Про поэта, например, Илью Андре­ евича Мухачева, выстрадавшего свое по­ этическое слово среди погостов и нив отече­ ства, несущего людям это слово, Елизаве­ та Константиновна вынуждена была писать такие строки: Схоронили поэта не очень известного: Но хорошего, чистого, умного, честного. Почему же он неизвестен? Почему не слыш­ на «высокая песня поэта» и мгновенно ста­ новятся слышными другие, невысокие пес­ ни? Е. Стюарт думала над таким вопросом, ответ у нее получался неутешительный. Она посвятила еще одно стихотворение Илье Андреевичу Мухачеву, хотела привлечь вни­ мание к его творчеству. Но жаловаться она не умела, считала это для поэта унизитель­ ным. Истины ради нужно сказать, что в Си­ бири ее поэзия всегда пользовалась и высо­ кой, и широкой известностью. Она свою судьбу не отделяла от судьбы своего народа. И ко всему, что делала, при­ лагала меру, определенную еще в суровые годы войны: Той строгой мерой непреложной И ныне я жива, пока Народ мой верит, что надежна Моя рука, моя строка. Строгую меру прикладывала она к своему творчеству и строго оценивала себя, отнюдь не пытаясь уничижительно относиться к своей миссии поэта. В ее стихотворении «Родник» есть пронзительные строки, отно­ сящиеся не только к роднику, добежавшему до океана и в растерянности замолчавшему перед его мощью. И тогда родник услышал «летящей стаи веший крик»: Мощь океана знает каждый, Над ним лишь ветер — господин. , Но утолять людскую жажду . . , УМеёшь только ты один! Сама «духовной жаждой томимая», Ели­ завета Стюарт своим творчеством стреми­ лась утолить эту жажду у других. И не только стремилась, но и утоляла. Ее творче­ ство развивалось в тридцатые—восьмидеся­ тые годы, завершилось в начале восьмидеся­ тых годов. Значит, можно сказать, что вче­ ра. Но то, что происходило во вчерашнем дне, беспокоит и волнует нас ничуть не ме!!ьше того, что совершается сегодня и пе­ реходит в завтра. И я снова прислушива­ юсь к словам Е. Стюарт, сказанным в ее последней книге; Я повсюду — и в первом цветке, И в последней снежинке над полем, В вашей радости, в вашей боли, В тихой радуге, в этой строке. Я верю, что так оно и есть. Когда Елизаветы Константиновны уже не стало, то ценители ее творчества решили провести вечер в Новосибирской областной библиотеке: поговорить о творчестве поэтес­ сы. А Новосибирское телевидение решило этот вечер заснять и передать в эфир. Тогда на вечер памяти поэтессы-сибирячки пришли те, кто на протяжении десятилетий знал Е. Стюарт, любил ее стихотворения и про­ должает любить, стремился и стремится по­ стичь высокий строй ее души. В областной библиотеке собрались прозаики Елена Ко- ронатова и Николай Самохин, критики Юлий Мостков (он вел вечер) и Николай Яновский, поэты Иван Краснов, Юрий Ма- галиф, Ольга Мухина, Леонид Чикин. И ве­ чер и передача получились, по-моему, инте­ ресными, живыми, потому что каждый гово­ рил о своем личном восприятии ее поэзии, об отношении к личности большого художника. В разговоре приняли участие читатели ее проникновенных стихотворений, душевно и взволнованно сказали о своем понимании, чувствовании ее поэзии. В тот раз свое выступление я начал при­ мерно вот с чего. У многих поэтов есть та­ кие сверхпроникновенные, трепетные стихо­ творения или строки, которые подводят чи­ тателя как бы непосредственно к нервной си­ стеме их творчества, служат своеобразным «магическим кристаллом», через который яр­ ко видны главные особенности характера поэта, особенности его судьбы даже, может быть. Как в капле росы отражается много­ образие мира вообще, так порой и в одном стихотворении отражаются особенности по­ этического мира именно этого поэта. Его главная боль, забота и любовь. Но и в твор­ честве больших поэтов обнаружить такие стихи не так-то просто, потому что необхо­ димо пристально, доверительно, сосредото­ ченно вглядеться, вчувствоваться в про­ изведения, в мир, созданный поэтом, У Маяковского, на мой взгляд, такими ключевыми служат вот эти, пронизанные надеждой, болью и любовью к своему Оте­ честву, строки одного из его, как он сам го­ ворил, «бегемотов-стихов». Но он «наступил на горло» этим строкам и даже не включил их в стихотворение: Я хочу ..быть понят моей страной, а не буду понят, — . ^ ' что ж,