Сибирские огни, 1988, № 7

власти над лкгдьМи. И она уже признается Б одном из стихотворений: Слова все те же, только смысл иной. Мне кажется, что речь подобна грому. Ее значенья новую весомость Я оплатила дорогой ценой. Так вот почему она говорила: «Любви и правде мощный усилитель Не нужен. Я не этот путь торю. И потому уж вы меня простите, Что я в стихах негромко говорю». Вот почему ее стихам не нужен усилитель— она торит другой путь. Какой же? Что это за путь? Что. ждет нас, читателей, на этом пути? Оказывается (по способности вско­ лыхнуть душу), на нем «речь подобна гро­ му»! А грому зачем усилитель? Но каков же должен быть в этом случае накал чувств, накал правды и любви?! Я вовсе не пытаюсь вывести какую-то общую составляющую для поэзии Елизаветы Константиновны Стюарт — делать это бессмысленно, потому что сделать это невозможно, как невозмож­ но, по словам Гете, сложную жизнь «нани­ зать на тощий шнурочек одной-единой для всего произведения идеи»! И все^таки, вглядываясь и вчувству- ясь в поэзию Елизаветы Стюарт, поэзию разнообразную, которой присуща и стро­ гость, но в то же время мы видим, что она окрашена и юмором, в ней присутствует и шутка, как один из непременных элементов в поддержании жизненного тонуса, мы заме­ чаем порой иронический взгляд поэтессы, подкрепленный острым словом. А в жизни по отношению к своим оппонентам она мог­ ла позволить себе весьма язвительные заме­ чания. Недостатка в подобных примерах нет, но не хотелось бы называть здесь кон­ кретные имена здравствующих людей. Од­ нако когда меня впервые представили Елизавете Константиновне в по^сумрачном конференц-зале Новосибирской писатель­ ской организации, которая в 60-е годы раз­ мещалась на улице Потанинской, то я, бу­ дучи в несколько игривом настроении, по­ зволил себе не держаться чрезмерно строго и, чтобы хоть как-то перебросить мостик для разговора, может быть, несколько неуклюже произнес вспыхнувшие в мозгу, родившиеся в это мгновение безобидные совершенно, на мой взгляд, строчки: у вас фамилия Стюарт, У нас — названье книжки «Старт». Й простодушно добавил: — Есть что-то общее, родственное? Действительно, книжка с таким названи­ ем, в которой были представлены и мои сти­ хи, в Новосибирске тогда вышла. Елизавета Константиновна, не теряя сво­ ей доброжелательной улыбки, все же не рас­ смеялась, не поддержала мое намерение за­ говорить, а довольно наставительно произ­ несла: — Может быть, это и остроумно с вашей стороны, но никогда не нужно набиваться в родственники. Я сказал, что вовсе и не имел в виду та­ ких намерений. На том краткая и весьма для меня поучительная беседа благополучно закончилась. Я, извинившись, пошел к биль­ ярду, а Елизавета Константиновна стала рассматривать ка!ртины художников-новоси- бирцев--выставки в стенах этого помеще­ ния проходили постоянно... Но все же, все же... когда бы я ни обра­ щался к стихам Е. Стюарт (а обращаюсь к ним я постоянно), все больше и больше чув­ ствую, что вся ее поэзия для взрослых, осо­ бенно в последние десятилетия, зримо или незримо пронизана горечью. В ней присутст­ вует вовсе не так называемая «горчинка», которую постоянно ищут люди, склонные к кокетству, склонные к имитации драматиз­ ма, когда в их жизни и намека ни на какой драматизм нету, поскольку они его боятся,— в ее поэзии присутствует самая настоящая^, ничем не разбавленная горечь, от которой она всеми силами избавиться пыталась, но избавиться так и не смогла. И одну из сво­ их книг последних лет назвала, как многие помнят, «Полынь и солнце». А ведь начинала Е. Стюарт свой творче­ ский путь в поэзию в средине тридцатых го­ дов как поэтесса, пишущая для детей весе­ лые, жизнерадостные стихи. Впрочем, фи­ лософскую лирику у нас детям не то чтобы не рекомендуют, а просто запрещают. Как и прозу. Хотя книжки для детей Л. Н. Толсто­ го насквозь не только простодушны, но и философичны. И дети тянутся к ним! У нас же выработались даже и манера детского стиха, и тип бойкого героя, постоянно нахо­ дящегося в позе (октябренка или пионера), а значит, и выработалась манера поведения автора таких произведений, в основе кото­ рых находится все то же кокетство. Не нуж­ но всерьез относиться к высказыванию о том, что для детей нужно писать, как и для взрослых, только лучше. Никто этого не де­ лает с тех пор, как выделилась детская ли­ тература в самостоятельную отрасль, окру­ жив себя еще и детским театром, и детским кинематографом, в основе которых весьма часто находится сюсюканье. Правда, дет­ ской скульптуры и архитектуры вроде бы не появилось. Хотя как сказать? Но откуда все же у веселой детской по­ этессы Елизаветы Стюарт появилась горечь, резко выделяющая ее поэзию в кругу твор­ ческих исканий ее современниц? Причем та­ кая, что если в послевоенное время Е. Стю­ арт, можно сказать, по инерции еще писала стихи для детей, то вскорости и вовсе писать их перестала, видимо, бесповоротно убедив­ шись, что не в состоянии сочетать наигран­ ную беззаботность детского стиха с тем дра­ матизмом жизни, который шел в ее поэзию и отгородиться от которого она, если бы и захотела, уже была не в силах. Как мы пом­ ним, сама Елизавета Константиновна свою невозможность работать в поэзии для детей объясняла тем, что произошло нечто в ее психологии. Однако у всякого «нечто» есть причины. В данном случае я хочу лишь еще раз пере­ жить те признания и те откровения, которые делает поэтесса в своих стихах. Во-первых, вот строки из стихотворения, посвященного талантливому.поэту-сибиряку Евгению Березницкому, Перед войной в Но­ восибирске у него вышла книжка для детей «Похождения храброго ерша» и небольшая книжка лирики «На Оби». Я смотрел эти книжки. Сборник «На Оби» и книжка Е. Стюарт «Города будущего» и внешне/т по объему похожи друг на друга. Евгений Березницкий в первые дни Великой Отечёст- венной войны ушел на фронт добровольцем и уже Осенью' 1941 года, К'ЗК говорят'сухие справки, погиб' в боях ьта^' Ельнииском иа-