Сибирские огни, 1988, № 7

жутся взятыми напрокат, заемными л, рами. Они выхвачены из сегодняшней п''-' ?»■ Ероа в, Маль;юГ"°м“ ', ждет маму, которая заберет его отсюда «Родная мамочка! - писал Никита - Я уже четыре раза писал тебе, а ответа ^ тебя не получил. Почему ты мн^ не пишешь? Наверное тебе некогда. Мамочка я не “ о чу здесь быть. Забери меня отсюдова Ма' мочка, меня Васька-бык бьет...» В письмах своих похож Никита на чехов ского Ваньку Жукова. Та же сквозит в них детская горестная незащищенность. Но тоа- гизм еще и в том, что, взывая к матеои Никита, в отличие от чеховского героя твердо знающего, что в деревне у негоТть родная душа, «писал призраку». Да и как иначе назвать женщину, бросившую на произвол судьбы своего ребенка! Однако потребность мальчика в материнской любви так велика, что, несмотря ни на что оГве рит в «призрак», и светлый образ матери пробивается даже сквозь толщу порой про­ сто жутких воспоминаний. ^ Нас, читателей, автор не обольщает бла­ гостным исходом, в котором мальчик вновь обретает родителей согласно своей мечте. Действительность в повести жестока но реальна. Убегает Никита из детдома, пря­ чется поздней промозглой осенью в холод­ ной землянке на городской свалке, бьет его озноб. «Болеет Никита Иванович, бредит свою мамочку-маму зовет... и не знает что никогда не услышит она его зова, не’зай- дется в материнском трепете очерствевшее сердце. Вот не стань Никитки, умри он здесь, а она еще долго будет ходить по земле, не вспоминая о нем, и если бы су­ ществовала загробная жизнь, то, встреть там, прошла бы мимо, не узнав своего сына, кровиночку свою, не протянула бы навстречу руки и не прижала к своей гру­ ди...» Горе-родителям в повести противопостав­ лены те, кто всеми силами старается смяг­ чить боль детской души, воспринимая ее как свою собственную. Это директор дет­ дома Рожнин и молодой воспитатель Лап­ шин — сам^оотверженные, безоглядно лю­ бящие детей люди. Им нелегко. И прежде всего потому, что их собственные отзывчи­ вость и горячее стремление воспитать из сирот полноценных членов общества натал­ киваются на стену холодного безразличия чиновников, признанных хотя бы по роду службы оказывать им всяческое содейст­ вие. Правда, сказано об этом в «Поле чу­ дес» довольно робко, вскользь, хотя давно ни для кого не секрет, что подобное отно­ шение к детским учреждениям (в том числе и детдомам) не есть явление исключитель­ ное; возникнув и укоренившись в годы за­ стоя, оно стало поистине общенациональной бедой. (Не случайно же возникла идея фон­ да помощи детям.) К сожалению, В. Мальков недостаточно глубоко вникает в социальный аспект про­ блемы современного сиротства, что обедня­ ет повесть. Тем не менее, она запоминается, ложится на душу, вызывая ответное соуча­ стие. А разве не в.,этом одна из важнейших задач литературы? . . Заканчивая разговор о прозе «Енисея», не хочу подводить какие-то итоги и делать далеко идущие выводы. Но для меня совер­ шенно очевидно, что повести и рассказы альманаха, за редким исключением, при всех недостатках и издержках, найдут доро­ гу к читателю, ибо есть в них главное: го­ рячее дыхание неспокойного нашего вре­ мени с его сложностями и противоречиями. Дыхание времени коснулось и поэзии «Енисея», нарушив «ощущение застоя, слиш­ ком долгого покоя, слишком мертвой ти­ шины». Не случайно, вероятно, поэзия годо­ вого комплекта альманаха открывается подборкой стихов Владлена Белкина с ха­ рактерным названием «Начни с себя» (1987. 1 ). О самом сегодня, наверное, насущном размышляет поэт: о перестройке души, о возвращении нравственным и духовным цен­ ностям их подлинной сути, очищении их от мещанско-бюрократической тины, хотя, на первый взгляд, у автора куда более скром­ ная задача — «затаившееся увидеть, не­ разгаданное понять... и в отчаянье досту­ чаться до соседа, что за стеной («Никого не хочу не обидеть...»). Но за всем этим, справедливо утверждает поэт в стихотворе­ нии «Что наши крохотные страсти..,», «реа­ лии битвы, в которой бед не перечесть», битвы против силы, которая «рушит свя­ зующие мир мосты и ложью стравливает души», битвы за то, чтобы, наконец-то, «стал в почете тот, кто любит». Выиграть такую битву непросто. В стихо­ творении «Начни с себя», давшем название циклу, лирическому герою снится, как в «белоколонном зале», «сминая нас окаме­ нелым взглядом, шел, медленно ступая по ковру, наш бог». И, даже зная, что это только сон, герой не может освободиться от рабского страха, который внушался десяти­ летиями безраздельного властвования «бо­ га». «А если б это было не во сне?» — за­ дается автор настолько же резонным, на­ сколько и больным вопросом. И подтекст его ясен: перестройка души начинается с изживания рабства в себе, с возрождения собственного достоинства, своего «я». Проблема духовного возрождения стано­ вится болевым нервом и в цикле Николая Еремина «Перед новой дорогой» (1987, № 6), и в стихах молодых поэтов Сергея’ Мамзина и Павла Полуяна (1987, № 4). У последнего, кстати, одно из стихотворений — «Символика» — перекликается с белкин- ским «Начни с себя», хотя по внешнему рисунку они мало похожи, В аллегориче­ ской форме, с помощью сложной системы метафор и символов, П. Полуян изображает общество равнодушной сытости, над кото­ рым властвует «великий рот», ставший об­ разцом для миллионов маленьких мещански.х ртов. Правда, в отличие от В. Белкина, П. По. луян не задается прямыми откровен­ ными вопросами, предполагающими такие же ясные, недвусмысленные ответы. Он как бы уходит в глубь темы, пытаясь понять, откуда берется эта пассивная молчаливость, социальная инфантильность сегодняшних поколений, о которой с горькой самокритич