Сибирские огни, 1988, № 7

ках превращения внутренне подготовлены — чудесным образом меняются только те кто по логике сказочного характера и дол­ жен в конце концов обрести истинное свое лицо. Иван-дурак, нырнув в кипящий котел вышел оттуда добрым молодцем. а вот царь, вспомним, после той же процедуры — сварился. А во-вторых, здесь все-таки не традиционные сказка или научная фанта­ стика. Здесь то, что В. Перцовский охаракте­ ризовал, как «некое невероятное допущение вторгающееся в самую обычную, предель­ но реальную действительность, резко «ос- траняя» ее, создавая острые коллизии ко­ торые позволяют художнику по-новому взглянуть на современную ему жизнь и че­ ловека». Иначе говоря, сказочно-фантасти­ ческое начало выступает здесь прежде всего как инструмент художественного поз­ нания, как эффективное изобразительное средство в психологическом повествовании о современном деловом человеке. Но раз так, то и перемены в душевном состоянии того же Гаранина, а, тем более, его пере­ рождение, должны происходить уже по за­ конам психологической прозы. На фантастическом допущении строится и повесть Евгения Сыча «Соло» (1987 № 6). Автор моделирует, на первый В З Г Л Я Д , нереальные, но вполне допустимые, если напрячь воображение, обстоятельства. Однако, в отличие от рассказа А. Бушкова, где фантастическое есть средство выраже­ ния реального человеческого характера, по­ весть Е. Сыча представляет собой фантасти­ ческую притчу с достаточно глубоким нрав­ ственно-философским смыслом. А суть ее в том, что прямая дорога к цели (свободе ли, к успеху ли) может оказаться далеко не самой короткой, если идет она через нрав­ ственное падение, если в пути теряется в человеке человеческое. Не ахти вроде бы какой новизны истина, но автор проверяет ее в условиях, где пере­ стают действовать привычные, четко регла­ ментирующие жизнь, общественные законы, где человек попадает как бы за пределы общепринятой морали — один на один с со­ бой. Некто Рока, высокопоставленный чинов­ ник вымышленного автором древнего госу­ дарства, напоминающего империю инков, за участие в политическом заговоре подвер­ гается жестокому наказанию; сбрасывается в каменный колодец-пропасть, по дну кото­ рого течет горный поток. Рока удачно по­ падает не на камни, а в поток, выплывает на маленький голый островок неподалеку, и начинается для него новая, необычная фаза существования. Он питается моллюс­ ками из потока, но, в сущности, обречен. Есть, правда, выход в виде каната, кото­ рый спускается с вершины горы, но конец его высоко, не допрыгнуть, нужны силы. Но вот, спасшись, подобно Роке, появля­ ется на островке еще один — плебей Чатя- пи. Они совершенно разные, эти люди: один — умный, образованный, можно ска­ зать, интеллигентный, другой — с «крохот­ ной вороньей душой, полной ненависти», лишенный каких бы то ни было моральных принципов. Чампи мог «нарушить закон уже потому, что это на миг возвысило бы его в собственных глазах, дало ощущение пре­ восходства над остальными. Рока этого не понимал. У него самого таких побуждений 6 Сибирские огни № 7 никогда не было, и если существовали за­ коны, которые его не устраивали, то он лично предпочел бы не нарушать их, а до­ биваться изменения в самих законах». Но судьба, сведя их вместе, поставила в же­ сточайшие условия выживания. И что же? При внешней несовместимости не так-то да.чеки они оказались друг от друга. До­ бропорядочный Рока сначала закрывает глаза на то, что Чампи убивает еще одного спасшегося после казни несчастного, а по­ том — о, ужас! — соглашается съесть его. Причем не из страха перед Чампи. Просто он внутренне уже готов к этому. Е. Сыч верно подмечает, что «в подавля­ ющем большинстве случаев выполнение приказа означает, что исполнитель — пусть непроизвольно, пусть неосознанно, инстин­ ктивно, подкоркой, нет, даже не подкоркой, а самыми тайными ее уголками — был со­ гласен с приказом». Отсутствие прочного нравственного стержня и душевная аморф­ ность приводят к тому, что, оказавшись за пределами «лабиринта порядка», направ­ лявшего его в нужную сторону, да еще в ситуации выбора между жизнью и смертью. Рока на наших глазах становится перевер­ тышем. Хотя... если вдуматься — просто самим собой. Приняв мораль Чампи на вооружение, Рока постепенно входит во вкус убийства и каннибальства (убивает, кстати, и своего сожителя). И вот, наконец, наступает день, когда Рока смог допрыгнуть до каната и выбраться по нему из пропасти к вершине горы. И, как желанная награда, венец по­ мыслов, его ожидают носилки верховного жреца и свита. Вершина власти и успеха у его ног. Но прочна ли власть? Рока долго не сомневается, как испытать. Он приказы­ вает одному из слуг убить другого слугу. Приказ тут же выполняется. Рока чувст­ вует громадное облегчение, а нам становится предельно ясно, каким будет дальнейший путь Роки — каннибальство стало его жизнью, его способом существования, его нравственностью. Вспоминается известный рассказ ОТенри «Дороги, которые мы выбираем». Смысл его близок главной идее повести «Соло»: пре­ дательство, кровь товарищей, насилие, по­ прание человеческого в человеке — вот ка­ кой ценой зачастую становятся «сильными мира сего». Е. Сыч развил и продолжил эту тему своими, фантастическими, средствами и, надо оказать, небезуспешно. Философскую весомость и углубленность повести-притчи Е. Сыча придает историче­ ский контекст, который представляет собой созданную автором общественно-государ­ ственную модель авторитарного государст­ ва, воспитывающего беспринципный инди­ видуализм, представленный в «Соло» двумя крайними своими проявлениями — Рокой и Чампи. Вообще, размышляя над сегодняшней прозой, следует отметить вот какое обстоя­ тельство: все чаще современные литерато­ ры прибегают в своей работе к определен­ ным социальным моделям (не надо только пугать их с художественными схемами и шаблонами), на основе которых воссоздают они картины нашей жизни с ее обществен­ ными и межличностными отношениями. Хорошо это заметно и в повести Михаил.ч Успенского «В ночь с пятого на десятое»