Сибирские огни, 1988, № 7

образом проза. «Енисей» в этом плане не составляет исключения. Прозаические его публикации держат приоритет и в количе­ ственном, объемном, и в идейно-художест­ венном отношении. Но вот что обращает на себя внимание: костяк азторов-прозаиков альманаха со­ стоит, в основном, из писателей одной ге­ нерации, одного, в принципе, литературного поколения, объединенного, при ощутимом индивидуальном различии, и творческим ду­ хом, и направлением поисков. Поколение это нынче любят называть «тридцатилетни­ ми» и возлагают на него немалые надежды. Насколько в данном конкретном случае они оправдываются, можно попытаться уяснить, поближе познакомившись с рядом произве­ дений прозаического раздела «Енисея». А предлагает он весьма разнообразный в содержательно-тематическом и жанровом аспекте материал. О современном заводском производстве и промысловиках-охотниках, о сельской школе и детдоме, о любви и не­ складных судьбах, о дефиците совести и доброты, о явных и скрытых пороках наше­ го общества пишут в повестях и рассказах (крупноформатный роман альманаху, ес­ тественно, не под силу) авторы «Енисея», демонстрируя при этом разные творческие манеры и жанровые возможности — от же­ сткого реализма до гротескной сатиры и фантастики. А вот чего не пришлось обнаружить в «Енисее» образца 1987 года (если не счи­ тать новой главы астафьевского «Послед­ него поклона»), но без чего редко обходи­ лась литература наша на протяжении по­ следних двух-трех десятилетий, так это произведений о военном и послевоенном детстве, о судьбах российской деревни той поры. Я далек от мысли, что сама тема исчер­ пала себя. Дело, скорее, в том, что новые поколения, которые начинают постепенно занимать в прозе альманаха ключевые по­ зиции, живут уже несколько иным, более им близким, более современным опытом, художественно осмысляют и преломляют главным образом сегодняшнюю нашу дей­ ствительность. Хотя вот, например, повесть Николая Гайдука «С любовью и нежностью» (1986, № 6; 1987, № 1) тоже вроде бы не совсем о днях нынешних, о чем автор сразу и уве­ домляет читателя: «История эта случилась давно и забыта уже основательно». Гем не менее, звучит она вполне современно, может быть, еще и потому, что 60-е годы, в кото­ рых происходит действие, все-таки значи­ тельно ближе к нам, чем военные и после­ военные. Вернувшись после службы на флоте, главный герой повести Костя Солоновский узнает, что его невеста Лариса Турбина без него «не шибко скучала», и порывает с ней. Устроившись на телефонную стан­ цию, Костя однажды знакомится по теле­ фону с девушкой, у которой удивительно приятный голос. И вот в долгих ночных разговорах на дежурствах он все больше и больше прикипает к ней. Но при очном зна­ комстве оказывается, что Алена Морозова (так зовут его новую знакомую) страдает тяжелым физическим недугом (не очень, правда, понятно каким: то ли горб у нее, то ли ноги парализованы, то ли то и другое вместе?). Это, тем не менее, не смушает Солоновского, и он женится на Алене, хотя и Турбину тоже забыть не может. Драмати­ ческая ситуация внутри этого классичеоко-. го треугольника разрешается смертью глав-, ного героя, который, вдруг осознав, что, никогда, « В .И Д И М О , Алену не любил — жалел дурацкой жалостью», садится на свой мото­ цикл и В горячечном исступлении мчится куда глаза глядят. Не справившись с уп­ равлением, он разбивается... Я решился на прямолинейно-схематичный пересказ этой вещи не просто для облегче­ ния анализа, но и потому еще, что в плоти самой повести сюжет оказался чересчур размытым, а важнейшие коллизии до конца не проявленными. Во всяком случае драма героев произведения только намечена, а взаимоотношения сторон треугольника «Со­ лоновский — Алена — Турбина», как и, впрочем, сами эти характеры, лишь угады­ ваются (Алена же вообще до конца пове­ сти остается «за кадром»). Как следствие — мелодраматичность страстей, декларатив­ ность в объяснении механизма поступков персонажей и их внутреннего состояния. При всем при том, перед нами явно даро­ витый прозаик с поэтическим восприятием жизни, тонким пониманием и ощущением слова, прозаик, умеющий написать запоми­ нающуюся картину, радующую сочностью красок, живописностью деталей, изящест­ вом художественной выделки. Причем, в зримые, осязаемые образы у Н. Гайдука превращаются иной раз самые обыденные явления. «Когда лейтенант шевелил зате­ кающими ногами —- сапоги, как два селез­ ня, важно скрипели», — сообщает автор, и сразу же милицейские эти обутки оживают в нашем читательском воображении. Об Алене, я говорил уже, мы узнаем до обид­ ного мало. Но вот одна деталь о ней ^ «девушка с х р у с т а л и н к о й в голосе» — добавляет к нашему скудному знанию весьма значительно, во всяком случае, по­ зволяет (и, как окажется, небезоснователь­ но) с помощью этой х р у с т а л и н к и пред­ положить существование у героини доброй, хорошей души. Наконец, еще один образ. Костя мчится на мотоцикле по проселку среди хлебных полей и «ветер бился за пазухой, словно пойманный голубь». И та­ кое же живое и трепетное ощущение автор умеет создать в пейзажных зарисовках. «Широкая теплая степь вечерела. Вот уже солнце, краснея, нижним краем при­ мялось о чистую грань горизонта, замерли травы в безветрии, запахло острей и пе­ чальней, и потянуло свежестью от розовой реки. Большая тишина объяла меркнущую землю! Гасли краски степного простора, но в небе вечернем, как в зеркале, нашли от­ ражение пурпур и ультрамарин, изумруд­ ная зелень и жженая охра — все степные цвета в этот час колыхались в таинствен­ ных высях... Но вот небеса стушевались. Ночь шагнула на землю. И проступили се­ дые созвездия во мгле, как узорный степной солончак. И ударили во ржи перепела!.. И до рассвета в полях и глуши Касмолин- ского бора молчаливо, трепетно и сбивчиво плескались кумачовые калинники-зарницы, которыми август богат, как зерном, в этих краях...» А вот не менее зримая и впечатляющая, говорящая о больших изобразительно