Сибирские огни, 1988, № 7
рее они текли вниз, и стекло моего сознания становилось все чище, про- мытее, прозрачнее, и я увидел через него мир. Был конец лета. Был большой, шумный, движущийся город, в который я выходил по утрам, наскоро позавтракав глазуньей, всякий раз напоминавшей мне давние годы, вызывавшей воспоминания. И с ними, с чувством чего-то утраченного, потерянного,— я уходил в утренний город. Я шел пешком и успевал дойти до моста через Тулу, когда обществен ный транспорт становился полупустым в тот редкий час, в тот промежу ток между развозом людей на работу и обеденным перерывом. Садился (в буквальном смысле) в вагон трамвая или в автобус, где ехали пожилые граждане по делам и магазинам и некоторое количество случайного народа, ехал до Оби, через Обь и выходил либо на пристани, либо в центре. На пристани я покупал билет на речной трамвай, выходил на нем в речные просторы — под один мост, под другой, вокруг острова... Играла музыка, свежий влажный ветер охватывал мой лоб, улыбались мне мо лодые матери с детьми, мужчины просили огоньку, иногда даже девушки заговаривали со мной, бросая чайкам кусочки булок... В центре же я обычно уходил в Первомайский сквер, сидел на ска мейке и созерцал прохожих, предаваясь неясным размышлениям. Накло ненные старые клены распростерли надо мной листья. То плеск фонтана, то шум проезжающих по проспекту машин долетал в мою тень. Люди шли мимо. Никто не докучал мне, не узнавал меня, и это не казалось мне необычным. «Что же это со мной было?» — спрашивал я самого себя в такие часы и под плеск обской волны, и в тени кленов сквера. Что же было? Но только, теснясь и мучительно мешаясь, возникали картины недав него прошлого, возникал тот или иной редактор в моей памяти, возника ла рукопись моего романа,— как лицо мое заливала непроизвольная краска стыда, мне становилось душно и жарко, рубаха липла к спине, в висках начинали постукивать дятлы — и я автоматически крутил голо вой, стараясь отогнать эти воспоминания, а вместе с ними и сам вопрос и ответ на него... Я много ходил по городу. Обедал где-то. Иногда покупал газету, чи тал ее, не находя ничего интересного и волнующего меня, точно в газете сообщалось о жизни в каком-то другом, почти не доступном мне мире. И от этого мне становилось не только стыдно, но и страшновато... Знакомые ребята, что-то пишущие и посещающие литературные объ единения, встречались мне. Первому я даже обрадовался, но от первых же его слов у меня тошно заломило в затылке, кровь прилила к лицу, стало так совестно, так стыдно и за себя и за него, что я, неловко изви нившись, ушел от него. При встрече со вторым все было так же. Потом я всячески старался избегать подобных встреч. — И вот о чем я думал; разные люди вокруг — есть молодые, есть совсем старые, есть на вид здоровые, а есть явно больные, одних я вижу в труде — асфальтируют, водят машины, торгуют, стоят в очередях, дру гие — просто прогуливаются, беседуют... И все — р а з н ы е... Вот этот старик — синевато-седой, сухой и прямой,— он один такой во всем Первомайском сквере, во всем Центральном районе, во всем городе, во всей стране, на всей Земле один! И он только т е п е р ь , его никогда р а н ь ш е не было! Он один такой во все времена вселенной! А этот мальчик с кляссером, бродящий в толпе филателистов? А этот мужчина в новых, блестящих коричневых ботинках? А эта женщина и с нею еще одна — в легких просторных светлых платьях, смеющиеся, молодые? А этот человек? А этот? А я?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2