Сибирские огни, 1988, № 6
завчёрошний. На мои доходы не разбежис- си. Ну, правда, сало еще есть,,. — Чем объяснил причину приезда? — А чего ему объяснять? Его дача, он хозяин, когда вздумается, тогда приедет. — В поведении вас ничего не насторо жило? Ну, нервничал или еще что? — Я, значит, на закуску отвлекся, надо же, подумал, чего-ничего под коньяк собрать... — Так, понятно. Вы пока, пожалуйста, не отлучайтесь, вдруг еще вопросы возникнут. — Какой разговор, я тут, при месте. ...Снег во дворе лежал нетронутый, толь ко за распахнутой настежь калиткой, сколо ченной из такого же штакетника, каким был о-бнесен весь участок, тянулась к малень кой веранде свежая торенка. Голикову подумалось, что тем, кому вы пало прошагать тут после хозяина дачи, ничего не стоило проторить сбоку свою стежку, оставив его последние следы в не прикосновенности. Нет, конечно, Голиков не надеялся по ним что-либо прочесть, просто безотчетно жалел, что их так без думно порушили. Хотя, кто мог предполагать, что они окажутся последними из числа оставлен ных им на земле! «Не боитесь, что сбегу?» Голиков остановился у калитки, оглядел территорию, обозначенную пунктиром шта кетника. Это были, судя по всему, обычные садоводческие четыре сотки, одну из ко торых (если не больше) занимал дом с притулившейся к нему верандой. Стены дома были обшиты свежим тесом, тес жел тел и на стенах мансарды, врезанной в двускатную островерхую крышу. Голикову бросилось в глаза, что крыша свободна от снега. Совершенно. Как видно, снег не удерживался на крутых скатах. Внимательно оглядывая все это, давая мысленно всему оценку, поймал себя на том, что просто-напросто тянет время, не произвольно отодвигает минуту, когда при дется зайти в дом. Зайти в дом, осмотреть труп, принять участие в составлении доку мента, в котором будет зафикси 1 рован факт самоубийства. На крылечке веранды показался Овсян ников — в зубах у него тлела сигарета. Увидев Голикова, не стал возвращаться в дом, верно, поджидая его, чтобы не хло пать лишний раз дверью в напружинившей ся тишине. Голиков сказал ему, вскинув руку с зажатыми в кулаке перчатками: — Иду, Юрий Петрович, — но тут раз глядел у него за спиною знакомого майора из горотдела милиции, тоже с сигаретой, повторил, уже адресуясь к ним обоим: — Иду, товарищи, иду. Однако еще постоял у калитки, вновь оглядывая дом, мансарду, пронзенную ею крышу, зимнее низкое небо над коньком, подступившие к дому сугробы, оглядывая и пытаясь представить, с каким чувством смотрел на все это в последние свои мину ты их недавний собеседник. «Не боитесь, что сбегу?» Как видно, беседа, помимо того, что они успели узнать, взбередила со дна души самый потаенный слой ядовитой мути, на столько ядовитой, что, выплеснись наружу во время дальнейшего следствия, а потом и суда, она могла бы испятнать, проесть сердца близких ему людей. Возможно, именно этим был предопреде лен шаг за черту. Но Голиков не исключал, не мог исключить и предположения, что уход этого человека из жизни не был до бровольным, что он поступил так по при нуждению. По принуждению обстоятельств. Неожиданный их расклад заставил на такое решиться. Уйти из жизни, дабы унести с собой концы тайных связей. Почему Голиков не попытался обосно вать перед руководством необходимость задержания Бовина сразу после беседы, почему не настоял на таком ее заверше нии, отпустив преступника, что называется, с миром? Одной из причин и были свя зи — надежда на возможность выявить связи. Думалось, экстремальная ситуация понудит Бовина воспользоваться предо ставленной ему паузой, и он рискнет уста новить контакт. Казалось, все предопреде ляло именно такой с его стороны ход. Не рискнул. Понимал, что с него дейст вительно не сведут теперь глаз? Или кон такт на такой случай вообще исключался? Предусматривался единственно возможный путь — подчиниться обстоятельствам? Ж е сткому, без свободы выбора диктату об стоятельств? «Не боитесь, что сбегу?» Сбежал. И унес с собой тайну этого шага. И тайну связей. Если, конечно, они существовали. И не были занафталинены. Эти, оставшиеся без ответа, вопросы не дадут отныне спокойно спать. Предстоит поиск, трудный и, возможно, опасный. «Дело об ордене» не подлежит пока сдаче в архив. Голиков сделал над собой усилие, одо лел оставшиеся до веранды метры. — А что. Юра, — сказал Овсянникову, только что выплюнувшему в снег еще жи вой окурок, — если и мне испортить сига рету? Выкроишь из своего резерва?.. ИЗ «ДЕЛА ОБ ОРДЕНЕ» При осмотре места происшествия зафик сировано следующее. Прямо, как войдешь с улицы — кухня, из нее — ход в комнату. Слева от входной двери — лестн 1 ица на мансарду. Под лестницей — окно, у окна — круглый стол. На столе: темный галстук, открытая пач ка сигарет «Астра», пустая пачка из-под сигарет «Вега», очки, кухонный нож, коро бок спичек, отвертка, пластмассовая буты лочная пробка, пластмассовая шариковая ручка, две записки (одна — на визитке, вторая — на клочке бумаги). За столом, в углу — холодильник. На полу, между столом и холодильником — две пустые бутылки. На краю стола со стороны лестницы, на клеенке — следы обуви. Над столом сви сает от верха лестницы сдвоенная белье вая веревка, концы разлохмачены. На верхней ступеньке лестницы, у вхо да на мансарду, вбиты вместе два гвоздя размером 200 мм, за них захлестнута сдво енная веревка. Труп на полу под лестницей, на спине, головой к выходу из дома, ноги — между
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2