Сибирские огни, 1988, № 6
сухим налетом соли. Он облизал их, про говорил с царапающей хрипотцой; — Удивлен. Право, удивлен. Выходит, память стала давать осечки, по прошест вии лет сместились даты... Можно продол жать? — Да, пожалуйста. — Дальнейшую службу проходил в 808-м и 344-м гаубичных артполках... Впро чем, это все есть в анкете, — Но в анкете нет того, что вы туда по пали из 214-го запасного полка... — А, да. Было. Да. Коротенькая проме жуточная стадия. Да. — И нет в анкете, само собой, упомина ния о том, откуда вы попали в 214-й полк, в то время, как... — Не надо,— попросил Бовин, слизнув новый слой соли на губах.— Можно, я глотну воды? Кроме вновь выступившего на губах бе лесого налета да немного просевшегю го лоса ничто иное не выдавало его состоя ния, в наличии натренированной воли ему было не отказать. Да и потом, надо ду мать, не сегодня и не вчера начал он го товить себя к подобному разговору, на протяжении всех послевоенных лет внут ренне шел к нему и сумел, как видно, вы работать и линию поведения, ч способ держать в повиновении нервы. Утолив жажду, он предложил, обращаясь к Голикову: — Если бы вы дали мне возможность минут пятнадцать-двадцать побыть одному, я все изложил бы на бумаге. Мне так при вычнее. — Нет проблем, как теперь принято го ворить,— тотчас согласился Голиков.— Только очень хотелось бы, чтобы вы поняли: мы вас специально подвели к той черте, после которой должен начаться откровен ный разговор. Полная искренность, полная, это в ваших интересах. — Хорошо вам говорить о полной ис кренности,— неожиданно сорвался Бовин,— если вы... если все ваше поколение не знало ужаса войны, ужаса оккупации, ес ли... Да чего там, вы никогда этого не пой мете! — Почему не поймем?— произнес, скло нив набок черноволосую голову, молчав ший до этого Чедуганов.— Все можем по нять, однако-то, в каждую мелочь вник нуть можем, только чтобы правда была. Вот давайте еще раз вернемся к анкете: как ваша фамилия? — Я должен отвечать?— повернулся Бо вин к Голикову, точно определив, что именно этот человек здесь в роли веду щего. — Да, конечно, мы здесь не задаем вопросов ради праздного любопытства. — Ну, пожалуйста, пожалуйста, моя фа милия Бовин, Бо-вин, передаю по буквам; Борис, Ольга, Василий... — Не надо ерничать,— остановил Голи ков,— не те обстоятельства. Тем временем Чедуганов, попросив у Овсянникова его папку, извлек групповую солдатскую фотографию. — Посмотрите сюда,— падржил снимок на столик перед БовиныЖ^ Кого здесь можете узнать? — Так это же наш артдивизион!.. Всех узнаю и в первую очередь себя: вот, тре тий слева.. ■. Тогда Чедуганов показал обратную сто рону снимка с фамилиями солдат, где ру кой Пожнева была в свое время вписана фамилия Родио'ненко. — Как считаете, не пора мало-мало ис правлять анкету? — И не только в отношении фамилии,— вставил Голиков,— но и места рождения... — И до Случевска, выходит, добрались? — подался вперед Бовин.— Жив там хоть кто-нибудь? Голиков не удержался, бросил; — Вам мало было сорока лет, чтобы по интересоваться этим? — Боялся,— баритон снова сел на цара пающую мель,— всю жизнь боялся обна ружить себя. Белесые губы запрыгали, стали по-насто ящему белыми, на глаза навернулись слезы. — Отец там оставался, братья... — И жена еще, однако-то,— подсказал Чедуганов. •Бовин укрыл лицо в ладонях, склонился над столиком; плечи его мелко вздраги вали. — Юрий Петрович,— шепотом окликнул Голиков,— посигнальте врачу. Овсянников потянулся было к кнопке звонка, выведенного в приемную, но Бо вин, оказалось, уловил шепот, попросил шепотом же: — Не надо, лучше дайте воды. Сделал несколько глотков, утерся плат ком, потянулся за сигаретой. — Ничего не скажешь, крепко вы меня обложили,— проговорил с вымученной ус мешкой и повторил давешнее; — Я готов все изложить на бумаге, мне так привыч нее. Голиков придвинул ему стопу бумаги, положил сверху шариковый карандаш. — И про службу у гитлеровцев, пожа луйста, не забудьте, чтобы нам потом не возвращаться к этому этапу. Когда готовились к беседе, не исключали и того, что в какие-то моменты придется, возможно, оставлять его наедине с самим собой. С мыслями собраться да и просто расслабиться. Но наедине — не значило без присмотра: в одном из углов кабинета, на шкафу, установили телеглаз — изобра жение транслировалось на экран в прием ной. На столике перед Бовиным поставили микрофон, объяснив, что с его помощью он может сообщить им, когда будет готов к продолжению беседы; сами перемести лись в приемную, расположились возле экрана. Перед тем, как покинуть кабинет, Голи ков отворил форточку, и теперь на экра не отчетливо изображалась струйка дыма от бовинской сигареты — она, курчавясь, тянулась к серому прямоугольнику окна. Камера фиксировала Бовина со спины, и раньше всего почему-то обращали на се бя внимание большие оттопырившиеся уши, над которыми тускло отсвечивали дужки очков. — Может, в самом деле раскроется те перь до конца?— шепотом высказал об щую надежду Овсянников.— Хоть что-то же должно было его пронять! Бовину потребовалось чуть ли не вдвое больше времени против того, что запраши вал, да еще возникла необходимость от
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2