Сибирские огни, 1988, № 6

пустяк, а может, и сидишь ты оттого, что так назвали тебя. А было б имя, допустим, Серафим, ты бы и вел себя по-другому и был бы сейчас ка­ кой-нибудь начальник... Тогда-то я усмехнулся, а теперь понимаю: прав Китаец. Кажется даже мне, не дали б мы ему эту кличку, остался бы он жить, пусть и на фронт бы не пошел, а жил бы. Вот поэтому-то и буду я воевать за свой Березовый Мыс. Чего б мне ни говорили, а правда на моей стороне. Опять я будто бы не туда свернул... Хотя как же не туда, не выду­ мал же я все это. Значит, живем мы с Дашей... Я ведь только вышел и опять чуть за колючку не угодил. Вот уж характер, не дай бог. Поженились-то мы не сразу. С неделю я ходил вокруг да около, с ро­ довой ее знакомился, а потом что вышло? Батька ее с матерью на покос ушли с ночевой, ну а я вечером-то и заруливаю к ней. А за столом па­ рень сидит, Васька Стекольщиков. Даша говорила о нем: не дает, мол, покоя, как привязанный за ней. Ну, а я-то вхожу как хозяин, свадьба на осень назначена. А он возьми да и брякни: «Дарьюшка, это на кого ж ты меня меняешь, на этого тюремщика, что ли?» Эх, вскипело тут все во мне! Взял его за грудки да о стену головой. А он и обмяк, глаза, смотрю, мутные стали. Даша-то как увидела, выско­ чила молчком, а я не знаю, что делать. Ну, думаю, Аверьян, знать, и в самом деле тюремщик ты. Тут Даша возвращается с какой-то старушкой. Помог я им поло­ жить Ваську на кровать, старушка шепчет над ним и водой из пузырька прыскает. Потом говорит мне: «Ты, разбойник, выйди, а то он увидит тебя и опять испужается». А я смотрю, у Васьки кровь из уха пошла — нет, видно, теперь его никто не испугает. Вышел, посмотрел на небо... Податься в Успенку к своим, так ведь уже бегал один раз и ночи не переночевал там, да и где они сейчас? Столько лет прошло, может, и в живых нету. Забрался я в дровяник, сел на землю, голову положил на чурку и думаю: эх, нашелся бы товарищ такой, чтобы отсек мне мою дурь, да и не мутил бы я больше белый свет и сам не мучался. Вдруг слышу, дверь скрипнула, на крыльцо кто-то вышел. «Аверьян»,— это Даша тихо так позвала, а я затаился. Она еще раз, а я молчу. Так до утра и просидел, обняв чурку. Солнце уже взошло, задремал я, вдруг вижу, вроде как арестовыва­ ют меня. Открыл глаза, а рядом Даша стоит с палкой. «Счас как огрею,— говорит.— Я его бегаю ищу, а он тут прикакари- чился». А я по глазам вижу, обошлось все. Зашли мы в дом, и не вышел я больше из него, пока свою избу не поставил. С Васькой-то мы плохо жили; он уж женился, а все зверем на меня смотрел. А мне худо это; в одной деревне, а ни здравствуй, ни до свида­ нья. И наладить не знаю как. А тут он дом себе новый затеял, жду я, печку-то надо будет сложить. Вот он и полы настелил, и крышу поста­ вил, окна уже стеклами блестят, а не идет ко мне. И я сам не могу навя­ ливаться. Потом баба его приходит: «Аверьян, ты бы печь сложил нам, а то уж в избу заходить пора». Поставил я Ваське печь. Вот и сейчас спросите: где моя лучшая ра­ бота? У Стекольщикова... Друзьями мы с ним, конечно, не стали, но хоть здоровались, и то ладно. Одним из первых уехал он из деревни, но это уж не из-за меня, другие причины были. Раньше-то у нас почти сто дворов было. Весело. На поляне качели устраивали. Ребятня чуть не до полуночи не может угомониться, и мы чего-то копошимся. А сейчас кое-как дождемся вечера, и на боковую. Бермыс — одно слово. А вот почему побежали люди с обжитого, места, и до сих пор йрцять не могу. ПерЦымй д ещ стронулись. Да и как усидишь тут, когда, в мире такое творится. Человек ведь всегда на шум бежит, а там спутники поле