Сибирские огни, 1988, № 6
так по-свински, а то вазочка эта, что ты разбил, цены не имеет, древ няя, японской работы. Родственничек посопел и уехал, а через месяц забирают нашего уче ного и шьют ему пособничество японскому империализму. Упирался тот, пока силы были, а потом, видно, понял, что на все у нас план имеется, вот на шпионов, видно, и недобор шел. Подписался он ради плана... Вот как жизнь человеком распорядилась: рожала его мать и не ду мала, что ее русский парнишка вначале станет японским шпионом, а потом уж и совсем в «китайца» его перекрестят... Вроде как с пути я свернул, начал об одном, да перескочил ка дру гое. Хотя в жизни оно всегда так и бывает, это на бумаге все гладко. Ну так вот, про Дашу я говорил. Дашей звали ту бабу. Пособляет, значит, она врагам народа... Такие бабы, как она, мне кажется, раз в сто лет рождаются. Что ее заставляло тогда бросать нам хлеб, сало? Она и сейчас не ответит. Жалко, говорит, как посмотрю на вас, худые все, страшные. А меня она точно тогда заприметила. Ты, говорит, и тогда красивый был. Получаю я от нее гостинцы, а сам думаю: нет, дайте мне только освободиться! Выйду на волю, я ж тогда тебя через всю тайгу на руках пронесу. В 54-м вызвали меня до начальства и сказали, что ошибка вышла, извиняются они, никакой я не враг народа... Первым делом, как и давал зарок, пошел я в Березовый Мыс и разыскал ту девку, и стали мы е Дашей мужем и женой. Жизнь потом еще всяко к нам поворачивалась... Я-то мужик горячий был, ревновал Дашу и гонял ее. Сейчас, когда уже поутихло все, спра шиваю: что же ты терпела, не бросила? А у нее на все один ответ: да как же я брошу тебя, жалко ведь. Вот видишь, опять жалко... А может, это и есть та самая любовь? Володя Китаец, когда сошлись мы с ним близко, сдружились, как затоскует по дому, стихи мне читал, про любовь все больше. И стихи-то нескладные, а берут за душу. Вот одно я и до сих пор помню: Прижавшись к моему плечу Среди снегов, Она стояла ночью... Какою теплою Была ее рука. А Про Володю я все-таки расскажу. Сгинул человек, как и не было его. А так хоть какая-то память, жил ведь и мучался тоже не за прос то так. Прибыл он к нам вскорости перед войной, а как началась битва с немцем, давай мы все на фронт проситься. Поначалу за такие, просьбы в карцер нас сажали, чтобы не глумились мы над борьбой трудового народа, а потом, смотрим, одну партию снаряжают, вторую... Видно, и там не сладко стало, раз уж врагам народа на защиту державы позво лили встать. Просились и мы с Китайцем, да не выпало счастья, и здесь нужны были люди, не задарма баланду хлебали. Пока пайку свою з а работаешь, жилы чуть не порвешь. Откуда и силы только? Хотя отби- рали-то, наверное, к нам не кого попадя? А может, сами мы такими становились; и винц-то своей толком не знаешь, а хочется оправдать ся... Я вот сейчас думаю, стратеги-то наши просчет какой сделали: им надо было свозить этих немецких генералов в какой-нибудь наш лагерь, те бы и поняли сразу: такой народ победить невозможно. Просился я на фронт, просился, да и махнул рукой, а Китаец не отступается. Пащел где-то карандашик, как детский мизинец, бумагу, а у нас с этим делом строго было, и давай один за другим рапорты писать. А когда понял, что своему начальству бесполезно, то прямо на имя Сталина накатал. Что уж он там писал, не знаю, но посадили на шего Китайца в карцер на целую неделю. Ушел он туда одним челове ком, а верйуйсЯ'другим?'И''точно, к'а'к’гбвЬрИт моя. Даша, '^Й трёть жалко. ‘••/’Н'р, |. :
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2