Сибирские огни, 1988, № 6

не чувствовал, и обида жгла такая, что ни спать, ни есть не мог. Д а и вообще я с малолетства как шило был; если не захочу — ничем меня не удержишь. Вот в одну из ночей и придумал бежать. Зима как раз сто­ яла, самые лютые холода, но откладывать до лучшей поры терпежу уже не было. Теперь я знал: заходить в деревни опасно — и до самой Успенки шел, минуя их, то заснеженным лесом, то выжидая в стогу сена, и уже в сумерках перебегал широкие поля. Сейчас вспоминаю; чем же питал­ ся? Д а как зверь, почки березовые ел, траву какую-нибудь сухую же­ вал, потом вспомнил, что сохатые тальник любят, его пробовал... В об­ щем, как дошел, одному богу известно, вернее, даже не дошел, а до­ полз уже. Привстал на завалинку, лампа в избе горит, за столом все сидят. На всю жизнь запомнил это, хоть сейчас закрою глаза и вижу... Хочет­ ся мне войти и боязно. Стукнул пальцем в окно, а он замерз и как пал­ ка загремел. Кинулась к двери мама... Обогрелся дома, поел, одежонку кой-какую сменил и в эту же ночь потопал назад, сдаваться. — Где же мы тебя утаим?— говорила мама.— А за укрывательство батьку заберут. А кроме тебя, у меня еще вон пятеро. Не поднять одной. Добавили мне срок, и забрался я вместе с этапом в самую глушь Саянской тайги. По осени прибыли. Вначале жилье себе строили, а по­ том лес валить начали. Позаросли уж наши делянки... В первую-то зи­ му почти полностью обновился лагерь. Придавил дристун окаянный — дизентерия, мы, голодные да холодные, как мухи, валиться начали. Но я опять каким-то чудом уцелел, словно хранил меня господь. Как толь­ ко сошел снег, давай мы кровохлебку искать. Потом этот корешок час­ то выручал нас... Рассказывать все это я стал не для того, чтобы застращать или раз­ жалобить. На то пошло, так поведать надо, как травили меня собаками и всякие другие штучки проделывали, что не дай бог и во сне увидеть... Рассказать мне хотелось о случае, который, можно сказать, всю жизнь мою повернул. Идем мы как-то в барак, а лагерь наш от деревни близко был, смот­ рим, баба из-за куста высунулась и каравай хлеба нам бросила. Он прямо в ноги мне и упал. Радость такая, будто с неба подарок получил. С тех пор в жизни еще два раза только и радовался так: когда женился да когда от медведя ушел. Сыну как-то рассказывал, так он спросил: а когда освободили, разт ве ж не радость это была? Так-то оно так, почти двадцать лет все- таки отбыл. Только все равно не радость это, самая вкусная жизнь вза­ перти прошла. Ну так вот, проходит несколько дней, и опять все та же баба броса­ ет нам несколько картошек. И началось с тех пор: каждую неделю она чем-нибудь да подкормит. А бросает-то не просто куда попадя, а выде­ лила меня, наверное за высокий рост, и старается попасть. Ах ты, думаю, добрая душа! Да тебя ж поймают если, сразу в такое же заведение отправят. Мы ж не просто люди тут собрались, мы ж вре­ дители, враги народные. Вот дружок у меня там был, Володя Китаец. Просто завзятый вреди­ тель. Сядем, бывало, на перекур, начнем вспоминать, как там у кого дома было, а он прутик возьмет и чертит на снегу закорючки, а кто-то возьми и угадай: иероглицы, мол, это. Вот и прозвали его Китайцем. А так-то фамилия его Доротеев... Настоящий человек. А сел-то, и рас­ сказывать смешно. Жил он в Москве, ученый был, ну и приехал к не­ му какой-то родственник дальний. Передовик, партийный, совещание там для них проводили. Посовещались они, значит, выпили за это дело, а ночью начал родственник шарашиться, искать туалет, да и грохнул кдкую^|х? вазочку у ученого..Д 4 >т.с|)^у .цро^орцайнтуь^Ц'ОкЩьцному втол­ куешь, а утром выговор сделал: ты, мол, в гости-то приезжай, но не,, пей