Сибирские огни, 1988, № 6
когда я был инженеришкой на посылках, в филармонии пороги обивал и все с женой мирился, я бы снова сделал так, как сделал. Вот если бы лет на десять вернуться — тогда другое дело... А так — все правильно. Я ведь за эти годы такой кусок свободы и счастья отхватил, что мне теперь помирать не страшно — а впереди еще верных года три-четыре есть. И еще ты, последняя моя и самая лучшая! Сергей чмокнул Асю в холодную щеку. — Тебе понравилось сегодня? Она кивнула. — Кто знает, может это — твое? Это уж какую карту судьба сдаст.„ Ася не знала, что ответить. Она опять чувствовала себя пустой, сов сем пустой — готовой к чему-то неизвестному, как будто кончилась еще одна жизнь, и вот идет к ней другая. Вечером Сергей расчехлил гитару, достал затрепанный журнал и на чал подбирать музыку к напечатанным там стихам. Сергей как-то приз нался Асе, что в студенческие годы пробовал сочинять стихи, и ему даже казалось иногда, что он — поэт. Но со временем он узнал такие стихи, что застыдился своей убогой самодеятельности и бросил писать. Но му зыку к стихам часто придумывал сам. Вот и сейчас он долго бренчал, мурлыкал, бормотал, потом позвал Асю, лежавшую-в полудреме. — Асюта, послушай. И запел. «Не надо плакать. Видишь,— там — звезда, Там — над листвою, справа. Ах, не надо. Прошу тебя! О чем я начал? Да, О той звезде над чернотою сада...» Это на две партии петь надо. Я начинаю, а ты: «Ах, не надо, прошу гебя!» — и потом снова я... А дальше не понятно: «Есть слово: любовь,— глухой глагол: любить...» Это кто говорит, не пойму.^ — Я,— вдруг отозвалась Ася. — Почему? — Потому что нравится: «глухой глагол: любить»... — Здорово и непонятно, да? — Нет, все понятно. — Лучше вот это возьмем: «Ночь дана, чтоб думать и курить И сквозь дым с тобою говорить...» Тут и смысл и мелодия проще. — А я люблю, чтоб непросто... — Знаешь, Асюта, я еще в первый раз, на вокзале, .когда ты меаж слушала, почувствовал, что у тебя семь подземных этажей; — Это как? — А вот догадайся, ты ж любишь, когда непросто. — Уже догадалась. По-моему, у всех у нас все этажи подземные... А сверху — так, сараюшечки на одно лицо... — У кого это «у нас»? — Ну... у ровесников моих. Д а и вообще у многих людей. — Ты в кого такая умная? — В себя,— ответила Ася и прикрыла глаза. Ей показалось, что открылось огромное темное пространство над сияющими снегами, в них гляделась Луна, и Ася устремилась к ней, до рези в глазах вглядываясь в бледные тени на светлом диске, потому что вспомнила, что там навеки запечатлены все увиденные ночным светилом земные грехи. Две жизни тому назад рассказала ей про это Лерочкина бабушка. И если очень пристально посмотреть на Луну, то можно раз глядеть тень Каина, убивающего тень Авеля, тени задушенных грешными отроковицами младенцев, тень каждого легшего в ночную землю воина, и тень Асиного отца, бьющего ножом Асину мать... И тут она увидела, что не одна длит свой стремительный полет, и рядом с ней молчаливо не сутся три пД-ицы, три !дорогие птицы— кроха-синичка, мохнатая^ серая и большая синяя в белый горошек. Ася поняла, что тожештал-а* птицей, т ■
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2