Сибирские огни, 1988, № 6

одноклассники остались в деревне и вовсе не страдают от этого. И про их заработки хорошие знал, и про то, что в деревне работа все легче становится: техники больше стало, механизация и все такое. Но каждый день в городе убеждал Веньку: правильно сделал, что приехал сюда. В городе, скажем,— танцы, на них новых девах закадрить можно. В го­ роде — выпить можно, когда захочешь, погулять, как нравится. В горо­ д е— кино, эстрада. А в деревне?! На танцах — все свои, надоевшие, чуть зазевался — жди сватов, а то и папашу с дрекольем, выпьешь — мать тут как тут с поученьями... И вообще — тоска. Но главное — в го­ роде цель есть. Заветная, но достижимая: квартира с ванной, кафелем, паркетом, телефоном, газом! И не надо так уж особенно горбатить за нее: отработаешь года три на стройке и — «Пожалте, товарищ Столяров, ордерок». Порядок железный. Венька это сразу выяснил и успокоился тогда. Но вот после писем матери всегда худо становилось, прям вол­ ком выть хотелось, а почему — не поймешь толком. И перед глазами стояло и стояло, будто наяву, как мать с ведрами от колодца идет. Долго идет, спотыкается, останавливается передохнуть, платок поправляет, потом на руки плюет и снова идет, идет с ведрами по склизкой неровной земле под серым небом, идет, идет... Надо было выпить, как следует. Не опохмелиться, а набраться. Тог­ да забывалась тоскливая картина, легко становилось, просто. Венька знал, что в этот вечер его компания соберется в парке. Точ­ нее не совсем в парке, а на его окраине, на окруженной густым кустар­ ником укромной полянке. У корешей выпить найдется, потом на танцы гурьбой пойдут, можно деваху подцепить... Стальной подумал об этом, и уже заранее стало ему хорошо, злость утихла. До вечера по общаге болтался, наскреб денег на триста граммов — опохмелиться, лег спать, встал в шестом часу. «Ну, теперь пора,— по­ думал с удовольствием. Оделся, напевая: «Выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня!»... Зашел в умывальную, глянул в туск­ лое, щербатое зеркало, улыбнулся себе, сверкнув фиксой: «Фартовый парень!» И поспешил в парк. Ребята гуляли по городу молча. Сначала Костя хотел завести р а з­ говор и рассказал про случай с садоводом Михалевым, но друзья поче­ му-то не поддержали его. Тогда Костя замолчал, и даже был доволен теперь, что не возник вопрос об этом несчастном экономфаке, шут его побери. Косте хорошо было идти молча, чувствуя рядом надежных товарищей, а через них — свою силу, уверенность, прочность. И Артуру говорить не хотелось. Он был уже в Москве, в новой жизни, и еще не расставшись с городом и друзьями детства, начал удаляться от них, смотреть на еще не ушедшее, еще живое прошлое со стороны, со стороны все более дальней, улетающей, и вот уже почти с высоты птичьего полета, откуда стали неразличимы недоспоренные споры, не- примиренные ссоры, неоконченные привязанности, дружбы, влюбленно­ сти; все стало маленьким, все как будто могло уместиться на ладони, и было странно, что он еще здесь: ходит по улицам, говорит с жителями, которые завтра уйдут в свою маленькую сказку; и в те же минуты он — там, наверху, и с улыбкой прощается, и улетает, улетает... А Олег вернулся мыслями к сегодняшнему разговору с матерью, и снова недоуменно спрашивал себя, неужели действительно ей нравится работать по дому без продыха, и дело ли тут в привычке, или в чем-то еще? Он понимал увлеченность большим, великим делом, даже хотел бы подражать такому курчатовскому, королевскому самоотвержению, но тут... Кухня, мойка, стирка, очереди, кастрюли, тазы, утюги — и так уже скоро двадцать лет. Нет, тут крылось что-то важное и очень непонятное, и... Олег внутренне сжался от острой неприятной мысли: как же так вышло, что он этого важного не понимает в самом близком человеке — матери? И что же он тогда вообще понимает в людях и может ли пре