Сибирские огни, 1988, № 6

полы паркетные — по ним только в тапочках ходи, на стенках зеркала в рамах, в шкафах — хрусталь, ванная вся чистотой светится, всякие там полочки, крантики, зеркальца, баночки-пузыречки — он и не думал, что так взаправду бывает! А на улицах-то! Машин — что тараканов в деревне, на каждом углу по десятку, все гудят, торопятся! Народ ходит, как будто все на праздник собрались — нарядные, мужики в белых рубашках, бабы все без платков, с прическами! Мороженое продают! Кино — хоть целый день смотри! В парке музыка играет! Во жизнь! Эта неделя в городе Веньку перевернула. И как же тошно было ему возвращаться домой! На дворе — навоз, забор покосился, полы в доме рассохлись, крыльцо сгнило, вот-вот развалится. Умывальник ржавый — на трухлявом столбе прибит! Этот умывальник и доконал Веньку, по­ чему-то именно он — вроде привычный такой, всегдашний, а тут и по­ дойти противно стало... Гвоздем засела мысль; «В город, в город, прочь отсюда». Ни на что деревенское уже смотреть не мог. Два года промаялся — и в ПТУ. Мать только вздыхала: «Безотцовщина, что возьмешь!» Отец Веньки пропал, когда сыну и года не было: просто уехал однажды на заработки, куда- то на целину, а потом открыточку прислал, мол, кланяюсь вам, не ищи­ те. И сгинул без следа. А город... Город оказался не ласков. Ни паркета, ни зеркал, ни сия­ ющих ванн. Замусоренная общага, комната на пятерых, все время прак­ тика на стройках — в цементе, в пыли... Сначала Венька растерялся. Но ведь не возвращаться же с позором! И такое зло взяло! Ведь есть же люди — живут как люди! А он что — рылом не вышел?! Им, значит, шарфики мохеровые, паркет и шампунь, а ему — спецуха пыльная и чу­ жие носки вонючие под носом?! Невзлюбил он городских, кулаки на них чесались. Но потом — день за днем — привык к городской жизни, вошел в компанию, к вину при­ охотился, собутыльников завел, на танцы стал ходить в парк. Девок вот только долго сторонился, неловко было с ними, не привык. А на танц­ площадке все больше с краю стоял, зубоскалил, матерился тихо, чтоб дружинники не услыхали, а если и выходил в круг, то только на такие танцы, где сам по себе можешь подрыгаться. Но это тоже — до поры... Однажды сидели в общаге, выпивали втроем, тут кореш один при­ чалил, другому на ухо пошептал чего-то, тот отвалил, минут через сорок вернулся — рот до ушей. Первый спрашивает: «Нормален?» Отвечает: «Полный порядок!» Тут третий в компании, по кличке Барсук, говорит: «Чего, ребята?» А те объяснили: мол, в седьмой комнате Нинка пьяная лежит, приглашает. Барсук опрометью побежал, а когда вернулся, го­ ворит Стальному: «Давай, пока не заняли». Венька отнекиваться начал, даже закраснелся, а парни его на смех подняли: «Ты что, штуку свою только в сортир носишь?!» А Барсук прямо взял и повел до самой двери — и втолкнул. Венька влетел — и стоит, не знает, чего делать. Видит — Нинка на кровати лежит, смотрит на него, улыбается. «Венечка при­ шел!» Тут она встала и пошла к нему, а сама — в чем мать родила, Венька этого не видел раньше, даже зажмурился... А скоро бегом бегал — сначала все к Нинке, потом к другим. И даже стал ему нравиться город — не такой уже он неласковый, как казалось попервости. Только вот чистюль городских не терпел, но и то — не сильно. Редко бывая в деревне, хвастался: «Иногда карманы по­ чистишь сопляку, вмажешь разок по шее, чтоб знал, кто он есть против меня — и все, гуляй». А если выпивши был, тогда большого зла на них не было: от вина Венька добрел и к девкам тянулся. Одно плохо было: мать все время теребила, не давала покою. «Ну чего заладила,— вел он мысленный разговор с ней тем утром,— все одно и то же! Больно мне интересно про кроликов, про избу, про Федосеевну, про свата, а особенно про этого Анисьиного сына, фраера дешевого — да чтоб они пропали все, провалились к черту!» Венька считал себя человеком, предназначенным для иной жизни. Это он окончательно понял, уже учась в ПТУ. Он знал, что многие его 18