Сибирские огни, 1988, № 6

К азалось бы, здесь сам собой напрашива­ ется вывод: коли «Угрюм-река», как всякое творение высокого искусства, есть вечная тайна, загадк а, то стоит ли обращ аться к ней ради еще одного литературоведческого изы скания? Есть прекрасная книга, читай ее, перечитывай, наслаж дайся — она все сам а за себя скаж ет. Однако тут сталкива­ еш ься еще с одной удивительной вещью: вся­ кое истинное творение искусства непременно п обуж дает тебя к разговору, общению, от­ кровению, вы зывает неудержимое стремле­ ние откры ть что-то свое, еще никем до тебя не замеченное в этом творении, сказать о нем такое, что до тебя еще никто не го­ ворил... Е сть и еще один немаловажный повод, заставляющ ий нас заново перечитывать и осмысливать то или иное классическое про­ изведение. К аждый большой писатель ос­ тавл яет нам не только свое бесценное твор­ ческое наследие в виде многотомного собра­ ния сочинений. Он оставляет нам еще и свой худож ественный опыт; всякая книга писа- теля-классика — это, при всем прочем, еще и урок, урок всем, кто испытывает себя на литературном поприще, А уроки, которые даю т нам классики, весьма полезны и поу­ чительны, ибо касаю тся они не только так назы ваемы х секретов мастерства, но и уме­ ния воздействовать на умы и сердца чита­ телей. И, мне каж ется, с этой точки зрения «Угрюм-река» — один из самых блестящих уроков, один из самых наглядных примеров, как надо покорять, полонять читателя. Откройте роман Шишкова в любом месте, на любой странице — и вы непременно на­ толкнетесь на фразу или даж е на целый абзац, которые сразу остановят вас, пора­ зят необычайной своей живописностью, точ­ ностью, емкостью. «Кое-где еще плыли одинокие льдины, иной раз такие огромные, что казалось, на каж дой из них смело могли бы разм е­ ститься деревни три-четыре с пашнями и лугами». «Небо прояснилось. Л уч заходящ его солнца прорезал облако. Все кругом сдела­ лось приветливо и нежно, словно улыбка девушки, только что переставшей плакать». «Хозяин попробовал улыбнуться, но вме­ сто того скривил кислую, шершавую, как старый веник, рож у и чихнул». «В эту теплую темную ночь в весеннем воскресшем мире все купалось в любви. Лю бовь распускала почки деревьев, сеяла по лугам цветы, одевала травами землю. Теплые, плодоносные ветры укрывали весь простор любовной тьмой — целуйтесь, лю­ бите! — и сами целовали мир нежно и тихо от былинки, от тли до кедра, до каменных скал...» «Сердце Анфисы Петровны пусто, как брошенное птицей в голом лесу гнездо. После разлуки с Прохором очень тяжко было, все ж д ала от него письма...» «Сейчас полдень, но тайга в сумеречном свете, в мороке. Д ож дь стихает, в небе кой- где расчищаются голубые полянки, вот Солнцев луч ненадолго осиял тайгу, свежую, омытую, густо унизанную каплями алмазов. С тало хорошо кругом». Дум аю , такие словесные жемчужины (а ими роман «Угрюм-река» усеян, точно небо звездам и в ясную летнюю ночь) не н уж да­ ются ни в каких комментариях, равно как детским лепетом будут звучать всякого ро­ да восторги и восхищения Эти ф разы гово­ рят сами за себя, нагляднейшим образом показывая, что есть такое истинная х у д ож е­ ственность, настоящее искусство слова, в чем его красота и прелесть, сила и при тя­ гательность. Вполне понимаю: у тверж д ая все сказанное, я не открываю никаких но­ вых истин. Но мне бы хотелось, уж коли речь заш ла о языке, подойти к этом у пред­ мету разговора несколько с иных позиций. То, что язык литературного произведения долж ен быть образным, насыщенным ярки­ ми метафорами, эпитетами, сравнениями, всякий пишущий и прекрасно знает, и стре­ мится как можно богаче расцветить ими свое сочинение. Но вот всегда ли при этом соблюдается мера? Современные наши ав ­ торы, к примеру, очень любят ж ивописать природу и, надо отдать им должное, пре­ успели в этом деле изрядно. Читаеш ь иного прозаика и диву даеш ься — ну, прямо Т ур­ генев, Бунин! Но вот прочитан абзац, д р у ­ гой, третий — и вдруг у тебя возникает ощущение, будто слепит тебе глаза, будто бьет в них нестерпимо яркий свет. В чем дело, думаеш ь, невольно отклады вая книгу в сторону. А дело-то все в том, что текст просто-напросто перенасыщен. Автор, в своем вдохновенном порыве, забы л одну элементарную вещь: всякая удачная м ета­ фора (сравнение, эпитет) действует на чи­ тательский глаз как вспышка света. И чем ярче метафора, тем, естественно, ослепитель­ нее вспышка. Поэтому «слепить-то» чита­ теля надо тож е с умом, надо д ав ать воз­ можность читательскому глазу отдохнуть. Ведь когда тебя все время «ослепляют», когда писатель, не щ адя твоего зрения, вы ­ дает метафору за метафорой, эпитет за эпитетом, д а еще при этом стремится уси­ лить мощность их свечения, — тут уж поне­ воле хочется закры ть глаза. И закрываеш ь, II порой не только глаза, но и саму книгу... «Угрюм-реку» ж е не захлопнеш ь (по крайней мере, пока не прочтешь сотню- полторы страниц), от текста ее нисколько не устаешь, ничуть не утомляешься. Пото­ му что Шишков всегда помнит о нашем чи­ тательском глазе и свою словесно-изобрази­ тельную мощь расходует предельно эконом­ но и умело. В одних случаях писатель явно сдерж ивает себя, стремясь описания приро­ ды, внешности героя, обстановки «уложить» в двух-трех ф разах; в других — чередует описания с живой разговорной речью, щ ед­ ро дает слово своим персонаж ам, вкрапляя в их разговоры -беседы поразительно точные, истинно «шишковские» ремарки; в третьих — прибегает к испытанному, неотразимому приему: вводит в повествование юмор, д а ­ вая читателю отдохновенную разрядку (вот уж тут приходится порой и книгу отложить в сторону, чтобы просмеяться, вдосталь нахохотаться, утереть слезы ). Благодаря этому разумному, мастерски-умелому чере­ дованию, когда жизнь предстает перед нами во всех ее проявлениях, в смешении обы ­ денного и необычайного, поэтического и от­ вратительного, комического и трагического, достигается удивительная гармония — гар ­ мония именно язы ковая, повествователь­ ная. И, видимо, поэтому редко как ая книга может соперничать с «Угрюм-рекой» в смы ­ сле читабе.чьности, легкости восприятия текста. Ведь что тут скрывать: в прозе, даж е в той, которую мы называем образцо­ вой, классической, есть тексты «трудные».