Сибирские огни, 1988, № 5

до смешного незначительный, он, оказывается, душонку Костину поте­ рял. Да и не Костя это теперь был, а Костенька, Костик, Косточка... Но Куликов еще пытался бороться, еще предпринимал героические уси­ лия во имя спасения внука для своей земли, колыбели своей. I ода два продолжалась эта борьба, а затем Викентий Изотович уступил. Он вдруг понял, необычайно отчетливо осознал, что упустил возможность выко­ вать, вылепить правнука по своему подобию не сейчас, после смерти же­ ны, а очень и очень давно — почти пятьдесят лет назад. Именно тогда, ^ рождением дочери, должна была начаться эта борьба, а ему, у I, оыло не до нее. Он месяцами пропадал в командировках, он почти не знал детства своего ребенка, занятый проблемами тридцатых годов. А если и возвращался на несколько дней домой — ему уже было не до того, кем вырастет его дочка. Вымотанный, разбитый физически и мо­ рально, безмерно страдающий от противоречий, надолго поселившихся в его душе, мог ли он в полную силу думать тогда о ребенке? Он, ка­ жется, и о колыбели своей, небольшой деревушке на Харьковщине, вспомнил только после войны, после Володькиной смерти и внезапных слов Дарьи Семеновны о вечной жизни души... Внучка родилась в пяти­ десятом, а он опять уже был замотан Академией, срочными делами, во всю мощь развернувшейся холодной войной. А если говорить совсем начистоту, он гордился тем, что потомки рода Куликовых становятся коренными москвичами. Но он забыл, а вернее — не знал, об иммуните­ те, тоторый еще не успел выработаться в его потомках к столичной жиз­ ни. С болью и недоумением следил он за превращением Аленки в Еле­ ну Викентьевну, этакую светскую даму с широкими замашками и повы­ шенным чувством собственного достоинства, которое основывалось на его генеральских отличиях. Порой ему казалось, что это она мстит за проведенное в Камышенке безрадостное детство. Но у него уже тогда хватало объективности спросить самого себя: а как же быть с теми, кто родился и вырос в Камышенке, кто в двенадцать-тринадцать лет тоже стоял на подмостках соломокопнителей, выдаивал полтора десятка ко­ ров, одевал и обувал армию... Он часто, очень часто вспоминал ту ми­ нуту, когда вдруг оглянулся и увидел бегущую по деревенской улочке дочку. И то, как она замерла в двух шагах от него, прижимая руки к уже обозначавшейся под коротким ситцевым платьишком груди, и как бросилась затем к нему, пронзительно крикнув: «Папка!» Казалось, не было у Куликова более радостной и памятной минуты, чем вот эта пер­ вая минута встречи с дочерью после долгих двух лет войны. И потом он уже никогда не мог понять, куда подевалась эта девчушка с загорелыми коленями, нежно-приветливыми родными глазами и чистым запахом вымытых в щелочи волос. Елена Викентьевна появилась сразу, в один момент, с тонкой, насмешливой улыбкой и странной уверенностью в своем праве на новую жизнь. И он, признав это право, отдалился от дочери, не чувствуя в ней самого себя. Конечно, Куликов понимал, что и он повинен в превращении дочери из обыкновенной женщины в чело­ века с претензиями. Но, думалось с обидой ему, дочь Куликова могла бы быть умнее и выше. Иною он ее долго не признавал. А признать при­ шлось... — Викентий Изотович, лекарства пора принимать,— вошла к нему Евфимия. — А?— встрепенулся Куликов и механически ответил: — Хорошо, хорошо... Часы на стене показывали четверть восьмого. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ С Луизой Куликов побывал в своей деревушке в конце шестидесятых годов. Приехал он на этот раз не генералом, а обыкновенным горожа­ нином пенсионного возраста, затомившимся вдруг от памяти по родным местам. Луиза, только что поступившая в университет, совсем еще юная, беспечная и счастливая, сама напросилась к деду в попутчики. Капи