Сибирские огни, 1988, № 5
— Осторожно надо, потихоньку. Спешить некуда. . — Может, и правда, о т е ц ? — спросила Степанида И пулдяю — Кто его знает,— неуверенно ответил Сыромятин.— Я что думаю, Нина, если со мной чего случится... — Ну вот ртттр^ — Подожди, не перебивай,— и появилась в голосе Сыромятина та нотка, которая вдруг заставила умолкнуть и встревоженно н т р - житься Нину Ефимовну.— Если что случится, повторяю а мне уже, слава богу, восьмой десяток, то воля моя такова: мать забирай к себе... Ванятка, если женится, квартиру в леспромхозе завсегда получит. А этот дом, родительский, Людмилке. Пускай она, ядрена-матрена, из города вертается. Нечего ей там делать... Пускай, значит, вертается и хозяйство наше ведет. У нее детки малые, вот возле коровки и подни мутся... С сеном, дровами Ванятка всегда поможет. Да у нас и мужиков холостых много, с прежним не сойдется, пусть нового поищет это ее дело. Но на родную землю пусть возвертается — это моя ей воля, так и передай... Пусть правнуки мои в этом доме живут, на земле нашей. А иначе, без дома родового и земли, кем же они вырастут. Когда по больше станут — их дело, а растут пусть здесь, при нас... Скажу тебе, Нина, теперь скажу: всю жизнь свою с оглядкой на березовый лесок прожил. Там, поди, от родителей одни косточки остались, а я до сих пор туда оглянусь, да совета испрошу. И если чего не так сделаю стыдно мне перед ними, а за хорошие дела опять же перед ними гор жусь... И пока я жив — живут и они со мною. В этом, дочка, вся наша сила, и бросаться ею не след... Мы тут с матерью хотели помочь Люд миле кооператив построить, а я как раздумался пусть домой едет... От долгого разговора Ефим Петрович обессилел и прикрыл глаза, — Мне-то что, я бы только рада была,— тихо и задумчиво ответила Нина Ефимовна.— Да захочет ли Людмилка? Вот если бы ты сам с нею поговорил? — У нее, Нина, сердце еще городом не иссушено, должна она по родной земле скучать, по корням родительским... А так что же, зови ее на выходные — скажу. Светило за окном тусклое, зимнее солнце, заметно подвинувшееся на закат. Взмыкнула в пригоне Зорька, застоявшись за долгий день. Под карнизом шумно вжикали воробьи, готовясь ночевать бесконечно длин ную и холодную ночь. Из кухни доносилась едва слышная музыка, которую передавали по заявкам ветеранов Великой Отечественной войны. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Имя генерала Куликова изредка упоминалось в печати, говорили о нем по радио, и Ефим Петрович Сыромятин невольно представлял его себе: высокий, не стареющий, строгий. Но однажды случилось увидеть генерала по телевизору, и Ефим Петрович поразился — Куликов был стар. Совершенно седая голова, высохшая фигура, на которой мундир генеральский был как с чужого плеча. Но главное — усталость... Она была не только в его умных глазах с внимательно-пронзительным при щуром, казалось, она, эта непомерная усталость, сковала каждое дви жение генерала, пришедшего поздравить кремлевских курсантов с вы пуском. Ефим Петрович попытался прикинуть его возраст, и получилось много, что-то около восьмидесяти лет. Однажды Ефим Петрович совсем было вознамерился проведать Ку ликова, попав в Москву с группой передовиков социалистического со ревнования. На тихой московской улочке отыскал он большой дом из серого камня, миновал аккуратный дворик с тополиными аллеями и су нулся в подъезд с двойными застекленными дверьми. А тут ему навстре чу человек из-за стола поднимается. Оглядел он Ефима Петровича с ног до головы, улыбнулся снисходительно и говорит: мол, дорогой това рищ, ошибочка у вас случилась, перепутали вы адресочек. И вежливо так, 66
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2