Сибирские огни, 1988, № 5

Старая-то, небось, сгнила давно. Я все собирался вырваться, да вот — не вырвался. Деньги на оградку и сгодятся.-—Викентий Изотович по­ молчал, но Евфимия видела, что он еще не все сказал.— Горстку земли с его могилы, голубушка Фима, на мою привези... Не посчитай за труд... — Сделаю,— коротко ответила Евфимия. — Вот и хорошо,— облегченно перевел дыхание Викентий Изотович, — спасибо тебе большое. .— А только и вы сделайте то, о чем я вас попрошу,— вдруг сказала Евфимия, стоя высоко над Куликовым. — Ну?— удивился Викентий Изотович.— Говори... — Сделаете? — Если это в моих силах, Фима. — В ваших, Викентий Изотович... Попейте вы это лекарство и дня два никого до себя не допускайте. Обещаете? — Обещаю,— благодарно улыбнулся Куликов.— А что души касает­ ся, Фимушка, не бредил я,— тихо сказал Куликов, перехватывая встре­ воженный взгляд Евфимии.— Как же без души, голубушка? Жить нечем будет, если и ее лишиться. Я, Фимушка, думаю так, что душа и сердцем правит. А пока она живет в нас — сердце в груди колотится, а вынь ее, и сердце встало... Понимаешь? — Странно от вас слышать... — Да ничего странного,— поморщился Викентий Изотович,— разу­ чились мы о ней говорить, вот и все. — Что-то мудрено очень, Викентий Изотович,— не по мне. Ой, да и суп-то у меня перекипит, извините... И Евфимия торопливо убежала на кухню. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Во второй половине дня, когда Ефим Петрович забылся на несколько минут, отпущенный в это забытье прикорнувшей болью, ему поблазнились вдруг глаза женщины в клетчатом платке. Все долгие годы, минувшие с того рокового дня, припоминался ему лишь ее общий облик: неболь­ шая фигурка, кутающаяся в просторный клетчатый платок. Да и воз­ можно ли было в тот предрассветный час, в считанные минуты разгля­ деть ее более подробно, тем более — запомнить цвет глаз ее или волос. А тут вдруг ясно, с полной определенностью разглядел, что глаза у нее золотистые, цвета луковой кожуры — необычные глаза. Удивительно это было, но еще более удивительным казалось Ефиму Петровичу то, что он вновь увидел себя под окнами той женщины, осторожно царапающим ногтями стекло. Как-то так получилось, что он, Сыромятин, вроде бы лежал в своей постели, в своем доме, и одновременно был там, в той безвестной деревеньке, за несколько минут до встречи с немцами. Сдви­ гается в сторону занавеска, и за стеклом показывается встревоженное женское лицо. И нынешний больной Ефим Петрович чуть ли не охает вслух, когда видит эти золотистые глаза, предупреждающие, умоляю­ щие его бежать, немедленно исчезнуть, и теперь Сыромятин только ди­ ву дается, как ему не удалось разглядеть этого в глазах женщины. Су­ мей он тогда все это увидеть, и все бы пошло совсем иначе. Главное — она бы осталась жить. А вот теперь, в этом малопонятном забытье, ее лицо за стеклом, словно бы под слоем воды в узкой проруби, и огром­ ные, печально-золотистые ее глаза с непонятной властностью приковыва­ ют внимание Сыромятина. И он, обессиленный властью этих глаз, тре­ вожной глубиной иссиня-черной толщи воды, в которой угадывается пугающая беспредельность, склоняется над прорубью-окном, готовый идти навстречу зовущему ее взгляду. Тело Ефима Петровича сладко растекается, из него словно бы вынули все кости, и он, Ефим Петрович, теперь уже не чувствующий никакой боли, способен влиться в узкую прорубь, достичь неуловимо отдаляющееся и зовущее за собой лицо с иконописно-продолговатыми глазами. Казалось, только одно усилие отделяло его от проруби, одно неуловимое движение, но в этот момент