Сибирские огни, 1988, № 5

те стало призрачно и тревожно. Евфимия услышала, как запахло сер­ дечными каплями. — Может, чего хочется, так вы скажите, Викентий Изотович. — Спасибо, дорогая, спасибо... Включи мне лампу. Я, может быть, почитаю. — Вот и хорошо,— обрадовалась Евфимия, включая на ночном сто­ лике лампу и сдвигая в сторону лекарства,— вот и славненько бы... Когда Евфимия вышла, прихватив с собой кружку и давно остывшую грелку, старик прикрыл глаза. Чувствовал он себя сегодня неплохо, но сознательно не хотел выходить из той полосы обреченности, в которую вступил, выпросившись из больницы домой под присмотр Евфимии. Ле­ чащий врач вначале его и слушать не хотел, прочно загородившись теми казенными словами, которые обычно говорят в подобных ситуациях: «Что вы, Викентий Изотович, мы вас через недельку на ноги поставим! Да вы еще у нас...» Но Викентий Изотович, со вниманием выслушав все эти глупости, вдруг ровным, спокойным голосом спросил: «Простите, а от чего вы меня лечите?» Конечно, у врача и на этот случай были за­ готовлены блоки из русских и латинских слов, в сочетании которых для непосвященных чудилось исцеление, но в данном случае ученого эску­ лапа смутила всезнающая усмешка больного. «Последние достижения в области фармацевтики позволяют нам надеяться на благоприятный исход даже в самых безнадежных случаях. А в вашем случае...» «И все- таки, от чего вы меня лечите?»— перебил Викентий Изотович. «Гм,— врач внимательно, вприщур посмотрел на него,— у вас, ка^к вы знаете, изношено сердце...» «Да нет,— вторично перебил Викентий Изотович,— вы пытаетесь лечить меня от старости... Так ведь? А вот лекарства от нее фармацевты пока еще не изобрели. Не правда ли?» Лечащий врач еще немного посопротивлялся и, наконец, дал добро на выписку. И вот тут... Он-то думал, что догадался об истинном положении вещей только он один, ан нет — догадались и дома: кровати из комнаты, служившей Куликову спальней, были убраны, все его вещи уложены в чемоданы и задвинуты глубоко на антресоли. Даже шлепанцы, в которых он ходил по дому, исчезли и впоследствии так и не нашлись. Конечно, все было закономерно, он это понимал, и все-таки... После этого выглядеть здо­ ровым ему казалось преступно и несправедливо по отношению к род­ ным. А тут еще, кстати, припомнилось, как непостижимо быстро, в два- три дня после смерти, исчезли из дома вещи жены, Капитолины Егоров­ ны. Он, вечный и последовательный противник всяких сантиментов, вдруг вознамерился сохранить в память о своей Капе какую-нибудь ее личную вещь. И что же? Квартиру, все три комнаты, перевернули бук­ вально вверх дном, но ничего не нашли. Елена Викентьевна, присутство­ вавшая при всем этом, объяснила так: «Мама сама просила раздать ее вещи. Ничего не оставлять. И в самом деле — зачем?» Пришлось сде­ лать вид, что он согласен с дочкой. А в память о жене, с которой бок о бок было прожито более полувека, остались ее письма... Викентий Изотович потянулся и выключил лампу. Долго лежал с открытыми глазами, пока не начал различать предметы. А мысли шли своим чередом, порой — неожиданные мысли, никогда ранее не приходив­ шие в голову. Ну вот как бы он мог додуматься до такого абсурда, что Капитолина Егоровна, его несравненная Капа, где-то там, в запределье, дожидается его? И не только дожидается, а нетерпеливо поторапливает, так как соскучилась по нему непомерно в горемычном своем одиночест­ ве, которому без малого шесть лет. Уже шесть лет! Это в какие молодые годы ушла она от него. Даже до семидесяти не дотянула, а ему вот-вот восемьдесят стукнет. Эх, если бы можно было от себя да ей несколько годков оторвать, а потом бы в одночасье и помереть... Разве посмели бы при ней-то, Капитолине Егоровне, чемоданы со шмутками прежде вре­ мени на антресоли запихать... Постепенно Викентий Изотович погружается в забытье; он еще не во сне, но уже и не наяву... Потом, он любит вспоминать эти минуты.