Сибирские огни, 1988, № 5

ним Степа,— про свадьбу говорят». Бочки уже кончились, и пора^ им было на свои рабочие места возвращаться. Ефимка, не ожидавший от Степы такого холодного приема, нахмурился и чуть ли не враждебно спросил: «Значит, не выйдешь?» «Вам легко спрашивать,— глубоко вздохнула Степа,— а мне каково Тоне дорожку перебегать.» и он впер­ вые поразился: как эта пигалица, почти соплюха, на четыре года млад­ ше его, вдруг так взросло и серьезно рассуждает? «Ну, тогда и ладно», угрожающе выговорил он и к своему посолочному погребу защагал. Ша­ гал и злорадно думал о мести — никогда больше к этой соплюхе не подходить и разговоров с нею до конца жизни не разговаривать. Однако к вечеру Ефимка немного успокоился, а слегка поразмыслив, пришел к неожиданному выводу; права Степа. Сам — дурак, а она права. Но соз­ наваться и каяться перед девчонкой все-таки не собирался, не так за­ квашен был, думал про себя Ефимка. Но только стемнело, только лишь утонуло солнце за широкими амурскими плесами. Ефимка вроде бы ненароком мимо дома Головкиных прошагал. Не специально, конечно, куда там: на минутку к приятелю, живущему неподалеку, заглянул. Гришка, приятель, угостил самосадом. Посидели, подымили. Ефимка, вроде бы невзначай, сказанул приятелю: «Молодняк-то у нас как под­ нялся, чисто конопля за огородом». «А чего им, растут», равнодушно ответил Гришка, поплевывая в сторону восходящей над сопками луны. «И эта, Головкина, туда же»,— через силу выдавил Ефимка. «А куда же ей еще?— зевнул Гришка и вдруг спросил;.— Ты этой осенью сватов- то будешь засылать?» «Сватов?— покраснел Ефимка.— К кому?» «К Тоньке, конечно,— удивленно взглянул на него приятель,— а то к ко­ му же еще?» Вот тут Ефимка взбеленился и наговорил Гришке всякой ерунды, после которой они около года не разговаривали. Возвращаясь, Ефимка попридержал шаг напротив Головкиных, тщетно прислушива­ ясь к тихо живущему в ночи их дому. Потом, осмелев, присел на ска­ мейку, закурил осторожно и, пряча самокрутку в рукаве, покурил. Сердце колотилось в груди, во рту было горько от курева, какая-то непонятная грусть и обида томили Ефимку. Казался он себе обделен­ ным и забытым, нико.му в этой жизни не нужным. Знать бы Ефимке, чу­ дом бы каким угадать, что Степа сидит у окна, наблюдает за его цигар­ кой и страшно боится, что Ефим Петрович стук ее сердца услышит. Но узнает он об этом еще не скоро. А Ефимка маялся на скамейке и злую мысль таил; вот, назло Степе, зашлю после путины к Тоньке сва­ тов. Тогда пускай знает, тогда пускай помнит, как он ее выйти просил. Хорошо, что ночи еще были короткие, а то бог весть до чего мог бы додуматься Ефимка... Закончилась путина, и наступило знаменитое бабье лето. Знаменитое в первую очередь потому, что месяц, а когда и поболе, стоят на Амуре тишайшие, солнечные дни. Тепло, гнус уже ис­ чез, дали глубокие, солнце ходит еще довольно высоко, в общем — благодать. Мужики в это время охотятся «по перу». То есть — птицу бьют. А налетает ее с севера на озера и протоки, в старицы и заводи тьма-тьмущая. Ефимка на выстрел с пацанов удачливый был. Дал ему отец три патрона, и он пять уток домой приволок. Не поверил батя, ре­ шил, что он, не помня стыда и совести не зная, чужую добычу подобрал. И уже было за опоясок взялся, да спасибо — мамка вмешалась. Сходи, говорит, вместе с ним да и проверь, а наказать никогда не поздно. Это, мол, на ласку времени не хватает. Послушался батя матки, и на следую­ щую утреннюю зорьку они уже вместе пошли. У Ефимки — опять три патрона. Пополз он между кочек к озерку, где беззаботная утка шило­ хвость ряской кормилась. Подкрался и стал выцеливать, а глаза и руки боятся, угадывая затаенное батькино дыхание за спиной. Но, ничего, выцелил он сразу три утки, вожжой вытянувшиеся от него, и ударил крепким зарядом дроби повдоль. Две на месте лежать остались, а третья поднялась было на крыло, да тут же и свалилась в траву. Пока Ефим подранка нашел и шею ему свернул, батя, скинув штаны, битую дичь добыл из воды. «Ишь ты, ядрена-матрена»,— только и сказал, не­ доверчиво взглядывая па сына... Вот и теперь Ефимка столько дичи до- 50