Сибирские огни, 1988, № 5

— А что со скотиной?— притворно удивилась Степанида Ильинична. — Ванятка сейчас объявится и все сделает. Пусть у тебя голова об этом не болит. — На Ванятку твоего надежда... — Это он ленивый, пока не приспичило. Они, молодые, нынче все такие-то вот. А теперь куда деваться — поможет. Вчера грозился даже отпуск без содержания выпросить. Да только на что он ему, отпуск этот? Он и в добрые-то времена не перетруждался, а теперь и подавно: освобожденный комсомольский секретарь. Сам, поди, помнишь, какая у них там работа... — Какая-никакая, а работать надо... Тем более что там он на виду,— совсем не согласился с супругой Сыромятин. — Летом-то, куда с добром,— вздохнула Степанида Ильинична.— Выгнал скотину со двора, вот и вся забота. Там и наедятся, там и воды напьются... Ну да ничего — справимся. Слава богу, не одни на свете. — Слышь, мать, а когда Петр в отпуск собирался?— вроде бы рав­ нодушно спросил Ефим Петрович. — Да кто его знает,— не сразу, с едва заметной дрожью в голосе, ответила супруга.— Как дадут, так и объявится. — Ты, Степанида, понимать должна,— построжал Ефим Петрович, — не шутки мы с тобой шуткуем — живем. А раз живем, то и знать дол­ жны, что всякое с нами может приключиться... Тем более, как ты сама давеча заметила — в нашем-то возрасте. — Ты это к чему?— затаила дыхание Степанида Ильинична. — К тому я это,— нахмурился Сыромятин,— что надо бы Петру обо всем сообщить... Так, мол, и так: ничего пока страшного, но ко всему готовым надо быть... Понятно? — Дак если ничего страшного... — Степа,— обмяк голосом Ефим Петрович,— или тебе все объяснять надобно? — Гос-споди, еще вчера бегал, как молодой,— Степанида Ильинична вновь принялась раскатывать тесто на пирожки.— А нынче что го­ родишь? Они умолкли, хорошо понимая, что случилась та самая оказия, ко­ торой всю жизнь боялись и ждали которую всю жизнь. Впрочем, нет: ожидание это началось с войны, а как началось, так уже и не конча­ лось никогда. Да и шутка ли, если две похоронки получила Степанида Ильинична и дважды помирала сама, и померла бы, наверное, если бы не дети подле нее — Петро с Ниной. Под первую похоронку, летом сорок третьего года, Нинке уже десять лет сравнялось, а вот Петеньке, меньшому,— только семь. Куда их, малых этаких? Кому они в те го­ лодные и разутые времена ко двору бы пришлись? Нет, стиснула Сте­ панида Ильинична зубы и дальше жить пошла... Нинка-то, большень- кая уже (три класса одолела — по тем временам почти грамотей), по­ могать ей на ферме начала: сено али солому по кормушкам разнесет, молоко к фляге оттартанит да еще на риски молокомера посмотрит — сколько, дескать, маманя сдала. А там, глядишь, вымя коровам подмо­ ет, а то и сама за цицки тягать возьмется, пока она, Степанида Ильи­ нична, уже тогда немевшие пальцы расшоркает да разомнет. Правда, больше одной коровы одолеть еще не могла — ручки слабые. Приходи­ лось ей потом самой додаивать, чтобы буренку не запустить, а все одно помощь. В другой раз и Петенька увяжется, тоже в помощники про­ сится. Возьмет вилы, клок соломы подцепит, а поднять не может, тогда пятится по проходу и клок тот волоком к яслям доставляет. Шумнет она на них: шли бы, мол, гуляли на дворе. А какое там гулянье. В войну морозы страшные стояли, долго на улице не сдюжишь, да еще в оде­ жонке абы какой... Зато и радости же дома было, когда Парунька пись­ мо, из госпиталя писанное, принесла. Открывать тот треугольник она добрый час не решалась. Почерк-то, видит, его, а что там — бог его зна­ ет. Но сердце-то чуяло, душа-вещунья подсказывала: жив! Она и по­ хоронке вроде бы поверила, убивалась после нее, а вот на самом-самом