Сибирские огни, 1988, № 5

и как все преобразилось с наступлением первого снежного дня. Ефим Петрович Сыромятин семьдесят третий год доживал, а радоваться это­ му диву до сих пор не сморился. Да и как иначе, если вчера вечером, пе­ ред сном, видел он унылые луга и мари, хмурые деревья, словно бы съежившиеся от пронзительного ветра, а ныне сквозит ослепительная белизна, покрывшая луга и поляны, ожил посветлевший лес, опрятнее стали темные завалы бурелома. Даже село изменилось, похорошев под снежным покровом, чисто прибравшим улицы и огороды, крыши домов и сараюшек. А там, глядишь, уже побежала, заторопилась к ближнему лесу лыжня нетерпеливого охотника, спешащего по первой пороше при­ травить собачкой зазевавшегося косого, так и не успевшего^ полностью перелинять. А таежный-то воздух — не надышаться: чистый, хладный, голубой. В прежние-то годы не уберегся бы Ефим Петрович, снарядился по белотропу до Косой гривы, а ныне вот нет — лишь глянул с тоской в угол, где сохранялось все его охотничье снаряжение. Вместо этого натя­ нул Сыромятин теплый ватник, намотал поверх шерстяного носка сукон­ ные портянки и обул высокие, хорошо разношенные валенки с калоша­ ми сорок второго размера. Шапчонка у него была старенькая, офицер­ ская, доставшаяся ему из сношенного гардероба сына, Петра Ефимовича, служившего предпоследний год в рядах Советской Армии. А вот вместо рукавиц Ефим Петрович прихватил с загнетка верхонки — руки у него никогда не мерзли: ни в молодости, ни теперь, на восьмом десятке жизни. — Пошел?— спросила его Степанида Ильинична, когда Сыромятин уже толкнулся в дверь. — Пошел,— односложно ответил он и вышагнул за порог, на широ­ кие крашеные половицы холодных сеней... Первым делом Ефим Петрович растопил печурку в летней кухоньке, которая была срублена из хорошего кругляка и крепко напоминала доб­ ротное зимовье, в котором в самую крутую зиму перезимовать можно. Когда ровное, тугое пламя забушевало в топке и от хорошей тяги уютно заурчало в дымоходе. Сыромятин вывалил в огромный ведерный чугун с вечера заготовленную мелкую картошку, залил ее водой и присыпал отрубями. На вторую конфорку поставил эмалированный бак с пойлом для коровы и нетели. К этому времени растопка почти прогорела, и он подзаправил печку парой хороших пихтовых полешек. Справив и это дело, Ефим Петрович, пристроившись у топки на коленях, достал из кармана и закурил папиросу. Густо выпуская дым через нос, мимоходом огладил и подкрутил жесткие, рыжие усы. Докурив папиросу. Сыромя­ тин загасил окурок, поднялся с колен и сунул палец в бак с пойлом — оно было холодным. Поправив шапку, на которой все еще виден был овальный след от кокарды, Ефим Петрович натянул верхонки и вышел во двор, который у него, в отличие от многих подворий, был целиком и полностью крыт. Дверь в стайку прикипела от мороза, и он бухнул в нее пяткой, прежде чем она отошла от плотно обнимающих ее косяков. Внутренняя сторона двери подернулась изморозью, которую Ефим Петрович тут же смахнул верхонкой. Маня, кормилица, повернула на шум голову и коротко промычала, облизнув влажные, темные норки шершавым языком. — Потерпи маленько,— сказал ей Ефим Петрович, удивленно раз­ глядывая кур, не торопившихся слетать с насеста. Обычно стоило ему приоткрыть дверь, как они с шумом и гамом выплескивались из стайки, вытягивая короткие шеи и хлопая крыльями. Видно, не хотелось кури­ ному воинству покидать теплый угол, чтобы потом целый день шастать по морозному двору. Но, однако же, голод не тетка — полетела, запо- лошно квохча, на пол первая хохлатка, а за нею уже дружно сыпанули остальные. Последним, не теряя достоинства в этой утренней суете, слетел наземь крупный красный петух. Покосившиеь на Сыромятина, потянулся, взмахнул большими крыльями с рыжими маховыми перьями и неожиданно хрипло, коротко прокукарекал зорю.