Сибирские огни, 1988, № 4

сочности изображаю небритость его тупой, самодовольной физиономии В одной руке он держит портфель с надписью «Бригадир», а другу положил на спину мосластого, замученного теленка с торчащими ре рами. По ходу дела придумываю подпись — сначала кусочек из письма ветерана, для документальности, а ниже будут стишкш Что-нибудь вро­ де: «Ай да Чашкин, ай, дает! Как выращивает скот.» Нет, не нравится... Надо по-другому: «Бригадир-то молодец!» Что дальше. Пока перо вы­ водит печальные телячьи глаза, бубню рифмы: «молодец-огурец-стер- веп-холодец...» Есть, поймал! И тут же в голове складывается стишок целиком: Все выращивают скот на бифштекс и антрекот. А вот этот молодец скот растит... на холодец! Смешно? Черт его знает. Но шеф будет доволен. И за более откро­ венную халтуру повышенные гонорары выписывал. Только надо бы в слове «молодец» ударение на первом слоге поставить. Но тогда рифма рвется... Ничего, заключим «молодца» в кавычки. Включаю настольную лампу и кладу рисунок на абажур, чтобы под­ сох. Мысленно соединяю его с придуманным стишком — нет, вроде по­ лучилось. Ехидно. Наверняка этот Чашкин-Плошкин будет задет за жи ­ вое — ишь какой он небритый, противный, прямо дегенерат!^ Этот со мной поговорил бы в темном углу! Вышел бы примерно такой диалог: — Попался, художник от слова «худо»! — Что ты мне сделаешь, дядя? У меня разряд по боксу! — А я тебе морально морду набью! Вот накатаю жалобу за публич­ ное оскорбление! — Были до тебя, которые жаловались! И в райком приезжали, и бу­ маги писали! Да только шеф меня в обиду не дает. — Ну и чем ты гордишься? — Не горжусь, а борюсь с недостатками. — Это называется борьба? Вспомни, как ты осенью директора Озер- новской школы «заупрямофактил»! Разве он виноват был, что школу к зиме не подготовили? — А разве не виноват? — Да ты же знаешь, что директор все лето пороги обивал в колхоз­ ном правлении! Надо было разобраться, а не бить его карикатурой! — Мало ли какие пороги он обивал! Факт есть факт. — У тебя собственное-то отношение было к этому факту? — А зачем? Я стою над фактом. Наблюдаю и пишу. Объективно. — Куда там объективно! Скажи лучше, что директор школы на августовском совещании учителей газету покритиковал, а твой шеф критику не любит! Да и деревенские начальники, которые должны были школу отре.чонтировать, с редактором корешат, на охоту вместе ездят! А ты со своим шефом не хочешь отношения портить! — Ну, разговорился! Это уж не твое бригадирское дело, с кем я отношения поддерживаю! Так что сушись на лампе, и я тебя в секрета­ риат сдам! Вместе со стишком про то, какой ты «молодец»! Ну вот, мило «поговорили». А, хватит в собственной душе копаться! Надо записать стишок да отнести перепечатать машинистке. Шарю в карманах — куда задевалась авторучка? Вот, ручки тоже у меня не держатся. Так... Обмакиваю в тушь школьное перышко и только собираюсь поло­ жить на бумагу высокохудожественные строки про «молодца», как дверь^без стука распахивается и на пороге возникает долговязая, под самый косяк, фигура непризнанного гения Сашки Кирпичникова. У него рыжая, как медь, борода, битловская грива и глаза с искрой. По обра­ зованию — недоучившийся автоинженер, по обстоятельствам — истоп­ ник больничной кочегарки, а по призванию — поэт районного масштаба с псевдонимом Александр Гранит.