Сибирские огни, 1988, № 4

и вновь столкнулся там, усталый, чуть живой, с той смугло-золотой, со всадниьгеьо той в обугленной траве болота, у воды. Как, не нмея сил сказать хоть что-нибудь, он приобнял ее, она к нему шатнулась, ее сосков укол двурогий, грудь на грудь,— и кровью молодой предсердье захлебнулось... Перелетевши Обь, очнулся он. «А в путь не это позвало»...— догадка озарила. Воспоминанья шли. Он жизнь допроживал, но было самому легко, не больно было. На пересадках он не мучился — взмывал на лайнере, потом на двухмоторном... С неба он памятный простор никак не узнавал: меж рек, долин и гор, где умно, где нелепо, дороги — в города, из городов — в леса тянулись, перевив так жестко, так державно неровную тайгу,— ему порой глаза от пестроты дворов и новых крыш слепило. Но вот под колесом вспыльнула полоса, и сопок череда повытянулась плавно из-за крыла. И вновь заныли голоса: «Зачем! почто! куда! что память тут забыла!» III Канунников не ждал встречающих. Н;жто не окликал его: у всех полно забот. Поселок миновав, он шел и шел, покуда не выбрался к реке. «Л где заездок! Вот!» — замшелый давний тын в обмыве горных вод морился и крепчал. Новлённая запруда поток пересекла — там рыба в решето лотка текла, томилась. Острой псиной тянуло из леска. «Ишь, норок завели — лень, видно, белковать. Ишь, ферма! И на т о — потрава рыбная»... Присевши под лесиной, дух перевел. Следил, как хариусы шли в лоток вперед хвостом... Шлепс! — выдра иль куниьга! как быстрый темный всплеск, взметнулась из реки и е головой — в лоток, где вьются харьюзки. Привычно крупняка схватила... «Не боится — ловить отвыкла, что ль!» — невольный взмах руки, и нет как нет ее. Лишь омут серебрится то ль рыбьей чешуей, то ль вечной рябью вод. Ему с весны пошел сорок четвертый год. Он лысым был, как шар. Заметно пооплывший, не так высок, как быстр. Круглившийся живот носил не совестясь, а моложавый рот был на улыбку щедр,— жизнь хорошо поживший мужик. А посчитать — почти что двадцать пет прошло уже, как он столкнулся с тем металлом. С ураном! Жизнь — семь бед, а смерть — один ответ на все, как жил, кем был... А был он добрым малым, когда пытал судьбу. По марям, буревалам, по юности своей, как по сибирским скалам, шел за удачей вслед,— так соболиный след охотники тропят по падям и увалам. Но он тогда не знал, что жизнь — великий труд. Ему порой везло, но почему-то в малом. И прояснился план (и смысл — зачем он тут!) — пройти опять, опять, во что бы то ни стало, тот бесшабашный риск, тот роковой маршрут, тот поиск. Повторить! Открыть!.. Не тайны руд, а — чтобы взглядом жизнь окинуть с перевала, где смерть в него втекла... Он рыбы из лотка набрал, понабивал карманы рюкзака. И память давних дней с наитьем свежим сверив, вдоль по притоку, вверх, подался, соразмерив с крутым подъемом шаг. Тропа была легка.