Сибирские огни, 1988, № 4

стоим тут у всех на виду...» — подумал я и стал косить глазом. Томка резко выгнулась, расцепила мои руки. — Нельзя так, Федя... Так я привыкнуть могу к тебе... и тогда будет плохо... — Ты что... какая беда? — Беда...— упрямо повторила Томка.— Ты же недолго здесь бу­ дешь, домой уплывешь, а я тут останусь... Нельзя мне привыкать к тебе... да и не пара мы с тобой... — Глупость ты говоришь!.. При чем тут это?.. А что, Дударь тебе пара?..— сказал и тут же понял, что ляпнул что-то уж совсем нехорошее. — Эх, ты! Ты думаешь, кроме Дударя, я никому не нравилась?.. С папой штурман ходил молодой—он у нас дома бывал, на коленях перед Гришей стоял, просил меня за него замуж отдать... Высокий, красивый, цветы носил... Я в него тоже по уши влюблена была... Да только я тогда в десятом классе училась... А Дударю — это я сама голову заморочила, чтобы в морклубе парней отгонял. Лезут с пьяными рожами провожать. Подойдет такой, а я: «Знакомьтесь, мой жених!» Дударь — грудь коле­ сом, рычит, как овчарка. Возомнил, что после рейса я за него замуж пойду. Это за алкаша-то? Нет уж, Федя, на что мой отец отличный му­ жик, да только насмотрелась я досыта. Лучше в петлю. Ты не сердись на меня, что я так сказала. Ты слышном умный для меня... Ты, Федя, даже когда целуешься, и то думаешь... Я пойду, не держи меня... Вышиб бы я себе мозги к дьяволу! «Мыслитель!.. Действитльно, глу­ по как получилось. Дударь не стал бы оглядываться, глазом косить... И про «беду» она права. Я ведь тут больше месяца не пробуду. Надо что- то решать... Возьму и женюсь! Увезу ее в Снежный, в институт устрою, в какой — вместе решим... Матери завтра же письмо напишу!..» Мы еще не спали, пришел Дударь. Привалился к косяку, молчит. Одеколоном от него несет, глаза мутные, будто катарактой подернуло. Приглашали зайти — ушел и звука не проронил. Страница восьмая Конец апреля. Солнечный день, полный штиль. Мимо бортов, цере­ монно раскланиваясь на отбойной волне, проплывают ослепительно белые льдины. Штормы оторвали их от ледяных полей и береговых припаев, ветер разметал по морю. На обломках этого рафинада спокой­ но полеживают нерпы и сивучи. Семьями, и в одиночку — если бобыль. Звери лениво подставляют солнцу бока, довольно рявкают. Арктиче­ ский пейзаж... Вспомнились стихи Леонида Мартынова. ...Известны показания людей, голландцев, что с Баренцем шли впервые,— увидели на море лебедей той старой бригантины рулевые. Но сам Баренц — он здесь стоял на юте, на рулевых на тех как заорет; — Вы чудаками, господа, не будьте! Ведь это ж — лед! Простои полярный лед!.. Стало тихо — только шуршание и хрустальный звон за бортом... Ру­ левой, отворачивая от встречной льдины, вдруг просиял, выпучил глаза — будто впервые ее увидел: — Во, дает! Вы, говорит, чудаками, господа, не будьте! Ведь это ж лед, понял? Простой полярный лед!.. Мы расхохотались, а матрос не унимается: «Лед, понял, простой по­ лярный лед!..» — Мартынов что, моряком был? — спросил Олег. — Нет. В молодости яхтами увлекался, к Карскому морю плавал. Его сибирским Джеком Лондоном называли... — Жаль, не попадались его стихи...