Сибирские огни, 1988, № 4

Страница четвертая Вторые сутки тихоокеанский шторм возносит «Кавказ» к небесам и снова швыряет в преисподнюю. Сваливаясь с гигантской волны, судно глубоко зарывается в воду, обнажает корму, и тогда гребной винт в бессильной ярости грызет воздух. В эти нескончаемо долгие секунды корпус трясет неукротимая лихорадка, он скрежещет и, кажется, вот-вот развалится на куски. Наша носовая каюта — будь она проклята! — находится на самом кончике качающейся стрелы: когда мы мчимся на волну, чугунная сила прижимает нас к койкам, плющит, как камбалу; коГда валимся в пропасть — парим в невесомости. Койка, в которой надо мной лежит Филотенитов, становится пустой. — Верх — вниз!.. Пошла душа в рай! Пошла, грешная, в ад!.. Размеренно, безостановочно, вторые сутки. Самое паскудное в этой истории то, что мы не знаем, когда все это кончится. Шторм захлопнул нас в носовом кубрике. Между нами и кормой, где весь экипаж,— двадцать метров бушующей палубы. Еды у нас нет. В одной из коробок обнаружили несколько банок маринован­ ного болгарского винограда. Поначалу набросились на него, но вскоре оказалось, что сладкая парфюмерная закусь не для такой погоды. Всевидящее Око даже прищурилось, глядя на наши мучения. — Проклятье!..— жалобно рычит Филотенитов и грозится «умереть, откинуть копыта, отдать концы, сыграть в ящик, отдать богу душу!» Последнее замечание указывает на то, что эстетические взгляды Фило- тенитова расшатаны штормом. Его корежит долгий и мучительный приступ бесплодной рвоты. Качарава бледен, отвернулся к переборке, скрючился. Ему совсем плохо, но он молчит. Я, наверное, легче переношу качку — пробую сидеть. В иллюмина­ торе — ничего, кроме зеленоватой мглы да изредка — серого куска неба. Когда мы очень надолго уходим в воду, по стеклу с шипением проносится пена, в каюте делается темно. Мрачные мысли ле зут ’ в голову, в том числе и о смерти... Припомнил карту: получилось, что штормуем мы как раз над курильской впадиной — под килем десять километров глубины. Уйдем однажды носом под воду и не вынырнем! Пузырится зеленоватое шампанское за стеклом. Хоть бы рыба глупая приставила глаз к иллюминатору или еще какая другая мор­ ская тварь поинтересовалась, как мы тут пропадаем в проклятом же ­ лезном ящике. Отчаянная, почти бредовая мысль: отснять этот первый и, похоже, последний в моей жизни шторм! Пусть посмотрят потом, как погибал «Кавказ». Хотя кто его найдет на дне десятикилометровой впадйны?.. А-а! — черт с ней!.. Поднялся, достал камеру. Бьюсь о переборки, цепляюсь за поручни. Добрался до железной двери: как только волна откатится от палубы, распахну дверь и начну съемку!.. Судно пошло на гребень. Командую себе: «Пошел!..» Дверь — настежь!.. Ух ты, какой потрясающий кадр!.. Волна вертикальной сте­ ной вздыбилась у самого борта, застыла на мгновение, обрастает вспе­ ненной гривой, сейчас с ревом обрушится на палубу!.. Съемка! Съем­ ка!.. Не замечаю уже, как сам оказываюсь в воде — охватила ноги, подкатывается к горлу!.. Шквал сгреб меня за грудки, приподнял и сбросил с трапа —- лечу спиной навзничь, камеру обхватил... Трал, веревочный змей, спасает меня от гибели. Не он — раскроил бы себе голову о железо. Выплевываю горькую морскую воду. А все же снято! Снято, черт меня побери! Сижу на трале, потираю ушибленный бок. Теперь только понял, что слишком легко отделался: волна могла выта­ щить меня, как соринку, и вышвырнуть за борт, а еще — не захлопнись за мной дверь — тонны воды ворвались бы в наше убеж:ище, и тонули бы мы в собственной каюте... Снова лезу наверх, закрываю дверь на задвижку.