Сибирские огни, 1988, № 4

удивление быстро, а с ним и официальное приглашение, и даже подъем­ ные. Я немедля стал собираться в дорогу, набрал гору книг по Дальне­ му Востоку, расстелил на полу огромную географическую карту и вече­ рами и ночами ползал по ней, восторженно нашептывая тревожащие воображение названия: остров Тюлений, залив Терпения, Парамушир, пролив Лаперуза, Командорские острова. Тихий океан — звучит!.. Соб­ рал друзей попрощаться. Мать моя, родная, единственная, грустно при­ села в сторонке. А друзьям — все в радость: лишняя возможность соб­ раться вместе, откупорить бутылочку, на гитаре побренчать. Эти моло­ дые бугаи с таким жаром подбадривали меня, колотя кулачищами по спине и бокам, что теперь можно только удивляться, как это я не ос­ тался инвалидом. Предчувствие новой жизни полностью охватило меня, и я, еще в самолете, деланно задремывая под ровный рев турбин, легко распрос­ тился со старым. Легко сбежал по трапу в раннее сахалинское утро. В новом коллективе освоился быстро. Народ на студии подобрался в основном молодой, тоже все приезжие, и все отличные специалисты. «Плохих, — как там говорили, — не держим!» В первые же месяцы исколесил, облетал весь остров вдоль и попе­ рек. Камеру из рук не выпускал, только что спать с ней не ложился, та ­ кой меня азарт обуял. Днем сниму, в ночь — на проявку, а утром уже за монтажным столиком сижу, просматриваю отснятое, награждаю се­ бя самыми отменными эпитетами: «Ай-да Федя! Ай да молодец! Ай да Пушкин!..» Не вслух, конечно, но все равно зря зазнавался. Сахалин экзотически красив, природа уникальна: от северной оленьей тундры в Охе до тропических зарослей бамбука на юге. На такой натуре любая бездарь могла бы прекрасные кадры снять. Хорош остров, слов нет! А все же не было и нет такого сахалинца, который бы не косил глаз в сторону моря и не мечтал втайне лично глот­ нуть соленой романтики. Как тут не позавидуешь вольной матросской публике, которой все нипочем и все друг за друга стенкой — была бы грудь полосатая. Нетрудно представить себе, как в какой-нибудь проект­ ной конторе, помирая от смертельной скуки, шуршит бумаженциями молодой крепкий мужчина, а серые строки вдруг расплывутся, и вместо них возникнет серебристое сияние моря, переливающегося через гори­ зонт; увидит он небольшое суденышко, спешащее куда-то и деловито попыхивающее редким дымком, маленький скалистый островок, взды­ бившийся из воды,— мокрый, в пене, как жеребенок; услышит крик ча­ ек, рев сивучей... рванется в мечту, а перед ним лежит на столе простыня очередного квартального отчета, который, хоть в петлю лезь, а надо к завтрашнему утру закончить. Нет, что ни говорите, а это просто неестественно — чтобы на остро­ ве жить и о море не мечтать. Не стал и я исключением. И хотя волосы мои похожи на сноп перезрелой ржи в солнечный денек, спросил я се­ бя однажды не без ехидства: «А ты что, Федя, рыжий, что ли? Все пла­ вают, а ты...» И при первой же возможности, прихватив с собой свою неразлуку — кинокамеру, поспешил в порт, чтобы отправиться на рыбо­ ловном траулере в беринговоморский район промысла, к берегам дале ­ кой Аляски. И был путь в море. И однажды прошедший его да никогда не забу­ дет. А серебряная сережка?.. Там, в морях, она была еще живой птичкой. Тоненькая, с голубым глазком, беззаботно поблескивала она в малень­ ком смуглом ухе своей хозяйки, красивой матросской девчонки Томки Кастанди.