Сибирские огни, 1988, № 4
ку с пластмассовыми пуговками — белыми пуговками с серебристой полоской по ободку. Самая верхняя пуговка была, оче видно, оторвана — сохранились только об рывки ниток... — Начальство знает?— только спроси ла я. «Начальство прибудет в понедельник»,— ответил Борис Борисович. Он выжидающе помолчал, а мне больше не о чем было спрашивать. Он сказал: «До свидания!» Умница Борис Борисович! Он не стал ни чего советовать, доверившись моей сообра зительности. Полковник Приходько, веро ятно, начал бы подумывать, не вывести ли меня из дела, так как по всему видно, что я вышла на настоящих виновников. Борис Борисович был моложе своего начальника на десяток лет и не то чтобы меньше тре вожился за меня, но понимал мое желание довести поиск до конца. Пуговица, конечно, была уликой, но по ка только для меня... Сейчас я даже ни о чем таком не дума ла, я все еще держала в руке телефонную трубку, слушала монотонное: туу...ту...ту.., и для меня этот был не зуммер телефона, а набатный колокол, который нес голубо глазой девочке неизбежную беду. И до понедельника оставалось три дня... Я прошла к себе, забыв возле телефона «Смену» с шахматными задачками. Долго вертелась в постели, никак не могла уснуть. Вернулась к телефону за журналом. По путно прислушалась возле дверей Петра Иваныча — вроде бы он спал спокойно. Опять улеглась в постель, включила ночник у изголовья, раскрыла «Смену». Постара лась отключиться от насущных забот и со средоточиться на решении сложной трех ходовки. Наконец сообразила, что оба хода белые делают одним конем, который и сплетает вокруг черного короля матовую сеть. Решение оказалось непростым, и то, что я до него додумалась, обрадовало; значит, еще могу соображать! Я отложила журнал, уткнулась носом в подушку: спать... спать...— уговаривала себя и уже совсем забылась, как сквозь полусонное сознание — словно включили тихую маг нитофонную запись — пробился тоненький голосок; «Тетя Женя, а вы придете к нам в гости?»; и сон опять ушел от меня. ХО Д КОНЕМ Я задержалась на складе. К концу рабочего дня с сортировки при шла машина, груженная ящиками, где на каждом, со всех сторон, были нарисованы красные рюмки и стояли восклицательные знаки, и грузчик — временно заменивший ушедшую в отпуск Машу-из-Чугунаша — неприятный дядя в брезентовых штанах, заправленных в импортные меховые полу сапожки, и с дальнобойным самогонным запахом изо рта, уронил один ящик прямо на асфальт разгрузочной площадки. А в ящике были фарфоровые тарелки — дорогие причем. Уже привыкшая ко всему, терпеливая Рита Петровна на этот раз рассвирепела, велела мне тут ж е вскрыть ящик, составить акт, который пойдет в ‘ . — Зарплаты ты у меня нынче, думаю, не получишь,— обещала она грузчику. Еще как бы из своих приплачивать не пришлось. Грузчик пожелал было присутствовать при вскрытии ящика, но Рита энергично выдворила его со склада. Д о ^ гая практика общения с этим своенравным ершистым сословием научила ее находить ” ^ :1 " в с е " Х - т ы е тарелки мы тебе специ ально в коробочке принесем. А с®ича^ чтобы духу твоего на складе не было. Или я в милицию позвоню, и ты у меня еще до полнительно пятнадцать суток заработаешь. — За ч т о ?- попробовал защищаться грузчик. А вот когда милиционер понюхает, чем от тебя на рабочем месте пахнет, он тебе и объяснит, за что. Иди отсюда, щеголь! Грузчик мог бы и усомниться в юриди ческой верности заявлений Риты Петровны, однако решил не «качать права» и благо разумно удалился. А мне пришлось с каж дой тарелки снимать бумажную обертку, внимательно осматривать, простукивать концом авторучки; тарелок в ящике было ровно двести штук, словом, провозилась я с ними до позднего вечера. Я писала акт, когда ко мне заглянула Рита Петровна. — Часок назад тебе из торга звонили. Кому-то там твои анкетные данные потре бовалось уточнить. Я ответила, что ты за нята. Сказала, что в оккупации ты не была, под судом и следствием тоже не была, а остальные сведения сама завтра уточнишь. Не велики генералы — еще раз позвонят. Когда я наконец вышла со склада, на улицах горели огни. Было морозно, на го род опустились зимные белесые сумерки. Небо было черным, а земля белой. Вдали, на проспекте Дзержинского, из-под Дуги трамвая сыпались красноватые искорки. Я остановилась на крыльце, не спеша на тянула перчатки, аккуратно разгладила каждый палец. Мне нечего было планиро вать на сегодня какое-либо «мероприя тие» — вчерашнее сообщение Бориса Бо- рисовича подводило под всем моим ро- зыском суммирующую черту. Оставалось дождаться понедельника, дождаться реше ния полковника Приходько, а оно коснется, конечно, и Завьялова. И мне не хотелось об этом даже думать. Мне хотелось спо койно посидеть на кухне за чашкой кофе «по-бразильски», поговорить с Петром Иванычем о витамине «КУ» и не вспоми нать ни о беленькой пуговице под диваном Вадима Тобольского, ни о вешалке на бол тиках на куртке Бориса Завьялова. Я сделала все, что смогла. Кажется, все... Как обычно, я пошла к трамвайной оста новке не прямо по улице, а срезала угол возле пивного киоска, чтобы выйти пере улком на проспект. Обогнула киоск, где за окошечком висела засалившаяся картонка с надписью: «Пива нет!»... И увидела в переулке «газик». Еще не рассмотрев его номер, по одно му только мятому переднему крылу дога далась, чей это «газик». Я много о чем до гадалась. И почему он здесь стоит, как в засаде, и чей звонок был на склад Рите
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2