Сибирские огни, 1988, № 4
нужно сразу еще раз пришить, плохо это делают в мастерской. Машину Завьялов оставил на платной сто янке возле ЦУМа. В магазин мы прибыли вовремя — только прошли в отдел дет ской одежды, как дежурная повесила на входе символическую ленточку. — Последние десять штук остались,— объяснила она покупателям. Хотя и из последних, но шубка нам по палась хорошая, из мягкого пушистого ме ха, почти неотличимого от настоящего. Мне, собственно говоря, негде было и проявлять свои способности, я только последила, что бы шубка не оказалась короткой или тес ной или перекошенной при пошивке. Ксения, что ни говори — будущая жен щина!— кокетливо вертелась перед зерка лом, голубые глазки ее счастливо поблес кивали, я так и оставила ее в новой шубке, а старую попросила завернуть, что продав щица и сделала. Мы возвращались к маши не, и Ксения шла, держа меня за руку, и, довольная, поглядывала то на меня, то на отца, на меня даже чаще, и все расспра шивала, сколько белочек пришлось за стрелить, чтобы сшить такую хорошую шубку. Я сказала, что она может быть спо койна, так как на ее шубку белочек не по шло ни одной. Я говорила с ней весело и непринужденно, отчаянно стараясь, чтобы мое лицо выражало именно то, что она хо тела бы видеть. Завьялов шел рядом, молчаливый и су ровый, и я могла объяснить это тем, что на моем месте так же могла идти его ж е на, может быть, он до сего времени пом нил о ней, и все это окончательно не укла дывалось в схему моего поиска. Он открыл дверку кабины, забросил на заднее сиденье сверток со старой шубкой, наклонился, чтобы открыть дверные фик саторы, и,^ выпрямившись, задел головой за верхний край дверки. Воротник куртки отогнулся, и я увидела, как на изнанке во ротника сверкнули как бы две заклепки. Но это были не заклепки... 6 Мысленно поднималась по ступенькам лестницы на свой четвертый этаж, будто несла на плечах тяжелый рюкзак, возвра щаясь из утомительного туристического по хода, когда устаешь так, что только и ду маешь, как бы, наконец, добраться до дома, сбросить со спины свинцовую тяжесть и сказать облегченно: «Ну, все!» Я открыла дверь, сняла пальто, но не смогла освободиться от тяжести рюкзака, так и прошла с ним в комнату и присела на кровать. Услышала, как на кухне завизжала кофе молка, как забрякали чашки. Я знала, что Петр Иванович уже сидит за столом и ждет, как я войду, скажу «добрый вечер!» и мы будем пить кофе, вернее кофе буду пить одна я, а Петр Иванович — сердце!— нальет себе из чайничка жиденького чайку. Вешалка на болтиках... Всц, что я увидела за сегодняшний день, весь облик Бориса Завьялова, его отноше ние к дочери — все это рождало у меня стойкое ощущение протеста против того жестокого предположения, которое мы сделали, услыхав от гардеробщика про эту полоску кожи, прикрепленную двумя бол тиками к воротнику. У нас не было ни одного явного, точно уличающего факта, мы хватались за каж дую случайную деталь. Были подозрения, я цепляла их одно за другое, пока в конце цепочки не оказалась судьба голубоглазой девочки, которая на многие годы — если не навсегда!— может потерять своего отца. Мне не' хотелоось быть колесом, кото рое раздавит ее жизнь, но и свернуть в сторону я уже не могла. «Тетя Женя, вы придете к нам в гости?..» Нет, милая девочка, в гости к твоему от цу если и придут люди, то незнакомые, чу жие, только не я!.. Петр Иванович, удивленный моей не обычной задержкой, осторожно посту чал в дверь, я сказала «да, да!», он загля нул, встретил мой взгляд и погасил улыбку. — Я там беляшей принес,— сказал он.— По дороге случайно купил. Мне уже было известно, как «случайно» попадались ему на дороге /ной любимые беляши,— конечно, сам ходил за ними к ЦУМу, где на площадке перед магазином торговали всяческими пирогами из термо сов шустрые толстощекие буфетчицы в белых халатах, натянутых поверх болгар ских дубленок. Я сбросила слишком теплую водолазку и надоедливые, назойливые джинсы. Натя. нула домашний халатик и уютные замше вые тапочки — подарок Петра Ивановича ко дню рождения. В ванной комнате вгля делась в зеркало, попробовала проиграть на лице одно из выражений «все хорошо, все хорошо!», но ничего не получилось. Петру Ивановичу разглядеть мое настро. ение не состав-ило труда. Я молча запивала горячим кофе свежие беляши, а Петр Иванович прихлебывал из чашечки чаек и тоже помалкивал. Он до гадывался, что у меня что-то не так. И хо тя лично знал полковника Приходько не один год, однако точно понимал, что та кое служебная дисциплина, и никогда не любопытствовал по поводу моей «не товаро ведческой» работы. Так и сейчас, помочь мне каким-то советом он, понятно, не мог, а ободряющие похлопывания по плечу сам не терпел. — Я был постарше вас, когда стал мили цейским очеркистом,— начал он задуьнчиво, как бы сам с собой, но вслух,— и вскоре убедился, насколько мы, да и не только мы, а все, так называемое культурное на селение планеты, беспомощны в лечении своих общественных недугов. Человек су щество мыслящее и эмоциональное, прог нозирование его поступков и проступков — задача, не имеющая однозначного реше ния. Появившиеся криминология и крими налистика были и остаются весьма прибли зительными науками. Единственную заслугу, скажем, нашей советской криминалистики я вижу в том, что она внесла какой-то по рядок в определение ггроступка, в его оценку. Криминалисты подсчитали — и, на мой взгляд, довольно точно — число вся чески наказуемых проступков, насчитали их двести шестьдесят девять и составили Уголовный кодекс. Получился каталог про ступков, если хотите — ценник, по которо му и определяется плата за каждое то или иное нарушение установленного порядка,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2