Сибирские огни, 1988, № 4

Лишь после, отвалясь с тяжелым животом, поогляделся. Да! лишь после, лишь потом заметил, что попал в какой-то странный круг — химически-жепта была земля вокруг; трава была как кует, а куст как древо был: радоновый эффект!.. Но прежде, чем струьо исследовать, он взял и электронный щуп приставил к животу... «Храбрись, пока не труп!ь> — еще шутил, но внутрь уже вползал испуг, перерастая в страх. И вот подкожный ужас объял всего: за жизнь — прекраснуьо! своьо!.. Что мог он знать тогда о желтом том песке, о той воде! Шутил: «Теперь прощай, бравада! С такой активностью! внутри себя!— конец!..» Перетекая в смерть, жизнь кончилась, разрушась как желтый глины ком, размятый в кулаке, и ждать ему теперь от будущего надо не благ или утех, а — лишь полураспада, хоть сам здоров, как бык, и по годам юнец... Но все-таки пошел, в смертельной той тоске обследовал ручей. Где нужно, снял замеры, и всюду был уран — настолько выше меры, что надо бы волочь геологов сюда. Он, радиометрист, не в силах разобраться, что все же пик дает: порода иль вода! Но то, что воду лил, решил не открываться, махнув рукой на все... Актировал шурфы и гамма-съемку вел канав и аномалий, и образцы таскал, как бомбы, за спиной, — работы ка себя брал выше головы. Он был из тех ребят, что трезво понимали ураноносный риск стези своей земной, но вот — не береглись, а жили, как жилось: от света до темна... Так что сказал старик! — что мертвая вода меняет людям лик, когда они ее посмеют пить весной!.. Как в жизнь свою, забрел поглубже и, как лось, измученный жарой, к источнику приник. VIII Канунникову вновь вода была сладка: как в зеркало глядясь в ребристую струю, он видел сам себя — не то чтоб старика, но старого уже: перестоявший сроки, изросший, вялый гриб — по шляпку одинокий, в пожухнувшей траве. И видел жизнь свою не то чтобы в былом, но как-то вдалеке — за косогором лет, где, юный, налегке шел в гору без труда, не чуя рюкзака... Камешник заскрипел — и возле родника Канунииков, вскочив, увидел паренька. «Следил! Зачем!»— спросил. «Дед на медведя звал, послал меня. Пойдешь!»— ответил паренек. Из-под земли в трубу струился водоток — из тьмы спешил на свет, со света вновь во тьму и, к рекам норовя, пронзал насквозь увал. «бот так и жизнь моя, — Канунииков подумал. — Со света — в тьму и в тьму, лишь через раз — на свет. Я прожил жизнь, и что ж ! — покоя нет уму, нет радости душе, а сердцу счастья нет...» Он срезал тальника молоденький росток и — в память детских лет — соорудил свисток. Тю! — с наслажденьем сам в свистульку эту дунул. А как вручил мальцу — уж тот засвиристел, заныл на все лады назойливо и звонко.