Сибирские огни, 1988, № 3

мой,— не такой, как надо. Баба не хотела платить, а шофер психовал, дважды хватался за вилы — покидать навоз назад, в кузов. Николаеву баба Нюра сразу же заявила: — Извини, ты не вовремя. Мы сегодня — умри! — должны переса­ дить клубнику. Иначе останемся без ягоды. У меня там намечаются свои дела, а у Андрея через неделю — отпуск... Андрей — новый зять бабы Нюры, второй муж двоюродной сестфы жены Николаева, работал каким-то большим начальником, во что_^Ни­ колаеву сейчас трудно было поверить: грузный, грязный, в длинных черных трусах. Зять было заикнулся, что надо бы бросить все, отметить встречу, но теща прямо-таки шуганула его: — А машина у тебя откуда — не с этой ли клубники? И зять, сконфузившись, молчком, подхватил два цинковых ведра с глиной и трусцой, переваливаясь, побежал с ними вдоль рядов клубни­ ки. Он пригибался от тяжести, его заносило из стороны в сторону, один раз даже чуть не упал — и Николаев поспешил отвернуться: сделать вид, что ничего не заметил. Палило солнце, давила духота, все были умотанные, злые — и это вы­ зывало невольное неуважение к труду... И, наверное, недаром потом, до­ ма, сыны ни в какую не захотели перекапывать в своем саду грядочку, чем безропотно занимались уже несколько лет. — Будем, как эти... — не совсем внятно объясняли они. Николаев неожиданно заволновался. Он вдруг подумал, что в этом и должна быть суть, главная идея рассказа: как отразилась та встре­ ча с родней на сынах — лучше они стали или хуже. Но для этого, конечно же, необходимо было сначала хоть что-то ска­ зать о сынах, представить их натуры читателю. Он просидел не меньше часа, подыскивая, что бы написать о них — нужное, к месту,— однако все, на его взгляд, оказывалось не тем. Приходили в голову сентенции такого рода: что они-де сейчас, как воск,— из них можно вылепить все, что угодно, и что только из детства вынесут они представление о людях, о мире, о добре и зле. Начинал он и так: «Кто имел сынов, тот поймет, что это такое, а кто не имел, то, как ни пиши...» — и тут же зачеркивал. Он любил сынов больше жизни и оттого всегда боялся небеспри- страстности к ним. Его, к примеру, до сих пор терзала история с выбитым стеклом — сыны учились еще в первом классе. Мишку тогда на переменке толкну­ ли, и он, не удержавшись, саданулся плечом в раму — порезался до крови, перепугался. А учительница, вдобавок, поставила его перед классом и отчитала: — Дома ты так не делаешь? Бережешь свое? А тут — бей, громи?! Мишка отмолчался, а тот, кто толкнул его, сказал: — Это он сам, Мария Михайловна, никто больше. Вечером Мишка подрался с тем мальчишкой, крепко поколотил его — и Николаева вызывали в школу... Но он так и не выпорол сына. «Слюнтяй! — ругался он не раз.— Кого растишь? Чему потворству­ ешь?» И тут же находил контрдоводы: «А ты бы как поступил? Не дал бы тоже по морде?» Короче, это становилось непроходящей мукой — быть объективны.м с сынами Когда совсем недавно Максим проиграл на соревнованиях по воль­ ной борьбе, Николаев вначале пожалел его: зашел к нему перед сном в комнату, присел на кровать, положил руку ему на затылок. — Ничего, сынок, ничего,— шептал он.— Пройдет... За одного бито­ го, знаешь... Максим от его участия, что ли, вдруг расхлюпался: — Несправедливо! У меня перехватило дыхание, я остановился, хо- 94