Сибирские огни, 1988, № 3

было их, суздальцев, «от мала до велика», едва сотен пять. И холм сей­ час, как холм,— невысокий, зеленый, точно ничего тут и не происходи­ ло но с него хорошо виделись сверкаюшие купола древнего белого го­ рода, за которым они полегли тут... .^.А вот настояшая рака, в которой был захоронен Александр Нев­ ский, удивительно маленькая, прямо-таки детская. — Так он и был невысокий,— убеждала Николаева экскурсовод, а он хотел и не мог поверить ей: слишком уж многое нужно было бы пере­ вернуть в душе... ...А тут, в этой опочивальне, убивали Андрея Боголюбского — тако­ го нереального, пугаюше сурового, как икона, если судить о нем по пор­ трету в учебнике,— и он, обессиленный, оставлял кровавый след, спол­ зал по крутой винтовой лестнице, по какой ступал Николаев, прятался потом в нише от озверевших убийц... Но всего сильнее пережил он это свое «сиротство» в одной деревне. Деревня упоминалась вроде бы еше в завешании Ивана Калиты, и план ее вроде бы там был — прямо как сегодня нарисованный: все на тех же местах — и дома, и церковь, и кладбише. У полуобвалив- шейся церковной стены стояли надгробья. На одном из них Николаев с трудом прочитал: «Поручик Александр Петрович Гаврилов...» Он спро­ сил после у какой-то девочки: — А у вас есть тут Гавриловы? — А вам кого из них? — поинтересовалась девочка. Ему даже стало жутко — точно он на миг заглянул в бездну... Он родился в Сибири, в тайге — там его родители начинали строить город. Потом он учился, работал на изысканиях, в самых дремучих мес- т^^ь и всегда гордился, что ничего вот его не пугает, не связывает, что он легко и смело, не оглядываясь, может сняться с любого места... Дописав последнюю мысль и как-то ошутив вдруг, что в ней улавли­ вается чуть ли не недовольство тем, что он сибиряк, Николаев перечи­ тал несколько листков — и ужаснулся: это было совершенно не то, о чем он хотел сказать. «А о чем я все же хотел? — стал уточнять он.— Просто о том, что поехал в Москву с сынами?.. О жадности людской?..» Когда он раньше, ночами, думал об этой истории, жадность вроде бы уходила на второй план. Его, казалось, больше волновало то, что в этой поездке он, наверняка, пал в глазах сынов: униженно и беспомощ­ но, до темноты торчал с ними возле дома бабы Нюры, бросался на­ встречу такси, а они проносились мимо, мотался из гостиницы в гости­ ницу, умолял швейцаров, администраторов — и везде ему отказ, отказ... Он, всесильный и всемогуший,— каким, по его мнению, обязательно должен быть любой отец — продержал сынов всю ночь на ногах в душ­ ном аэровокзале... И все: и то как он в пионерском лагере отбивался, спасая их, от кол­ хозного быка, громадного, с налитыми кровью глазами, и то, как нес их на майской демонстрации обоих на своих плечах, и то, как при них отре­ монтировал теше телевизор,— все шло насмарку... Когда он утром пред­ ложил сынам отыскать дачу бабы Нюры — она-де все же их ждет — сы­ ны, кажется, не поверили ни этому, ни тому, что он сможет дачу найти: замялись, стали проситься назад, домой... «Но ведь и это, наверно, важно,— думал Николаев.— Они ехали к родне!.. Неспроста же вспомнилась сейчас деревня Ивана Калиты!..» «Ну какая это родня?! — тут же урезонил он себя. — Десятая вода на киселе... О родне — лишнее...» Он, отбросив ручку, снова закурил и вышел на лоджию. Мужики вни­ зу все еше возились: очертили какой-то квадрат, рыли в этом квадрате яму... Николаев смотрел туда и, в сушности, ничего не видел. «Нет,— решал он.— Надо как-то сразу выйти, обнаженнее, к сути...» Когда он отыскал с сынами дачу — а это был обыкновенный дом с огородом,— баба Нюра ругалась с каким-то шофером-леваком. Тот уже вывалил у ограды навоз — но навоз оказался с неперепревшей соло