Сибирские огни, 1988, № 3
Он хотел начать с того, что собирался сперва поехать просто так, независимо: заказать загодя гостиницу и с недельку-две поводить сы нов по Москве — по эскалаторам, музеям, церквам. Но вмешалась теща, обиделась: — У меня там родная сестра... Сто лет не виделись — пусть хоть внуков поглядит... Теща пустилась в воспоминания: как нянчила эту сестру в голод ные годы, как батрачила, чтобы та училась. — Да она вас там на руках носить будет... Но так начинать рассказ, наверное, было нельзя: теща своими ре чами, в сущности, уже давала понять, что все получится совсем не так Николаев, перечеркнув страницу, скомкав и выбросив ее под ноги, заку рил и, подыскивая первую, попружинистей, фразу, вышел на лоджию Дом, в котором жил он, был большой, как китайская стена, нахо дился на самой окраине — дальше, далеко, вплоть до густого ряда то полей у кольцевой дороги, тянулись дачки-времянки. Вид с лоджии, не суетностью своей, ровной беспредельностью, что ли, настраивал обычно Николаева на спокойный лад, умиротворял. Почти от стены дома до заборов дачек летом густо разрастался бу рьян, в нем вечерами мальчишки играли в войну. Оттуда то и дело слы шалось: — Ту-ту-ту, Вася!.. Руки вверх, Гена!.. Сейчас был еще день, и по бурьяну зачем-то топтались три мужика — пригибали его, выдирали с корнями. Николаев даже некоторое вре мя заинтересованно последил за ними, но потом взял себя в руки и вер нулся к столу... Фраза пришла сама собой: «Прошлым летом ездил я со своими сы нами в Москву...» — ясная, без претензий, доверительная по интонации. После нее можно было бы и объяснить, почему он поехал, и как ехал, и можно было бы писать про сынов: что они близнецы, что им по че тырнадцать лет и что они ничего кроме своей Сибири еще не видели... Когда им было года по четыре, Николаев брал палатку и жил с ни ми месяц за городом, в сосновом бору, на берегу реки. О тех днях сы ны вспоминали до сих пор. Это тогда они спрашивали: — А теперь если идти, идти через лес, то уже все, немцы будут? Про немцев им рассказывал дед: он был без ноги, с костылями, в шкатулке хранились боевые награды, которые дед почти никогда не надевал и которыми внуки раньше часто играли. Деда внуки любили, хотя он был молчаливый и словно безразличный к ним: забирались порой ему на шею, кудлатили, били пятками в бока, как наездники, — особенно если дед сидел перед телевизором — а тот будто не замечал их: не прогонял, но и не ласкал. Мишка как-то на ры балке свалился с обрыва в воду — вытаращил глаза, забарахтался. Дед даже удочку не выпустил из рук. Только и сказал, когда Мишка выка рабкался: — Одежду-то выжми... Не стой пнем!.. Молчаливой и тоже вроде бы безразличной к ним была и деревен ская тетя Галя, к которой они ездили на летние каникулы и у которой им очень нравилось. Там можно было гулять вечерами сколько хочешь, можно было, схватив утром со стола кусок хлеба, не есть целый день — и никто не ругался, а когда Максим напросился во зить на коне копны — так и возил их до конца покоса; тетя Галя заня лась окучиванием картошки, а его уже ни свет ни заря поднимали, точ но это теперь само собой разумелось... Но тетя Галя жила в Сибири, в Хмелевке... I ода два назад Николаев дикарем ездил по Золотому кольцу и вы вез странные впечатления: он словно ощутил себя сиротой. То, что з а учил он по учебнику истории в школе,— как нечто абстрактное, навеки ушедшее, не имеющее никаких живых следов и связей,— здесь воспри нималось почти как семейное предание. ...Вот тот самый холм, где встретили суздальцы орду хана Батыя. А 92
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2