Сибирские огни, 1988, № 3

пн чевгтит/я’п^^итп^^^^'' не отказал сразу, а пригласил сесть в машину, спорить ’ °^нла будет: надо только со всем соглашаться, не долбить землю? — парень на­ смешливо посмотрел на него. Борис снова заставил себя промолчать. Хотя — что бы он мог отве­ тить. ьго хоть озолоти — он бы никогда не сумел заниматься таким де­ лом. Было в кладбищенской работе что-то отталкивающее, жуткое: в этом обязательном, неизбежном равнодушии к покойному, в равноду­ шии к окружающим крестам, оградкам, к самому стоянию там, в мо- гиле,^^де к вечеру, наверно, ляжет гроб...^ В общем, сотняга,— неожиданно четко сказал парень.—-И бу­ дет прямо у дороги. Борис не успел еще даже сообразить, что это значит — «сотняга»: понял только, что все, решено — и почти машинально кивнул. Тогда обожди, я сейчас... Парень решительным жестом попросил Бориса выйти из машины, вылез сам — и пошагал в будку. Только тут до Бориса дошло, что такое «сотняга». Вчера он снял с книжки почти все свои сбережения — и теперь вот спускал их без малого до рубля... Он чуть было не бросился вдогонку за парнем — отказаться, высказать ему все: «Наживаться на покойном?! На горе людском?!» Но уже через минуту ему стало стыдно перед отцом — точно тот был живой: торговаться, скупиться, когда речь идет о могиле! Парень выглянул из будки и поманил Бориса внутрь, — Зайди запишись,— сказал он.— И айда. Парень был уже в брезентовой робе, в черном башлыке, крыльями прикрывавшем шею и плечи. «Это чтобы земля могильная за ворот не сыпалась»,— подумал Борис. А еще на парне был фартук, длинный, жесткий, как у горнового. «А это зачем?» — почему-то пытался разгадать он — и возникали не­ внятные, чем-то ужасающие его догадки... Отца записали в амбарную книгу. У того, кто записывал, руки были грязные, в саже, и сажа отпечатывалась на всех графах. Какое-то демон­ стративное неуважение к покойным виделось в этом, но протестовать Борис не решился. Под датой « 28.ХП » отец значился не первым — однако место ему все же нашлось, а люди еще подходили и подходили. Тот, кто записы­ вал, при каждом новом очереднике хватался за голову в малахае и про­ тяжно, закатывая глаза, ахал. «А у меня, слава богу, все пока нормально»,— смирял себя Борис с этой неопрятной записью, с «сотнягой». Он шел в потемках за парнем между оградок, то и дело увязая по колено в снег, спотыкаясь обо что-то, и все пытался запомнить дорогу; вглядывался в очертания памятников, примечал деревья — тонкие, толстые, со сломленными ветками — но потом, остановившись один раз и оглянувшись назад, понял, что вряд ли сумеет выбраться отсюда сам. — Так я после и не найду могилы своей!..— догнал он парня.— Все одно и то же, одно и то же... Хоть зарубки делай... Парень остановился — перестал ухать коленями в закоченевший, висевший панцирем фартук,— засмеялся, погладил свою бородку: — Ничего. Я выведу тебя на главную линию. У линии могила будет, чуешь? За такую могилу дерутся... а ты как будто и недоволен даже, а? Парень, крутнувшись, прочертив на снегу фартуком дугу, по-свойски похлопал Бориса по плечу, кажется, подмигнул. Борис натянуто — в знак благодарности — улыбнулся. Он никак не мог преодолеть своей неприязни к парню — и боялся, как бы тот не заметил этого. — Где работаешь-то? — спросил парень, шагая между оградок, дальше. — Учителем,— поспешил ответить Борис.