Сибирские огни, 1988, № 3

прямо по следам ранений. Борис почему-то считал, что это для форсу, для красоты,— и сам надевал ремень так же. «А может быть, ему было больно — и это облегчало? засом вался он сейчас.— Или, может, он специально скрывал раны?..» Он никогда не видел отца нуждающимся в сострадании. «Чурка я, чурка бесчувственная...» — тяжело ворочался Борис... Отец был сентиментальным: сидит порой перед телевизором и вдруг протянет к Борису руку, погладит по плечу, и глаза у него засле­ зятся. Борису тогда было неловко... А в детстве он смеялся, когда отец вот так раскисал —■особенно в застолье, от хорошей песни (может, потому, что мать всегда подшучи­ вала над отцом при этом?). Отец очень хотел, чтобы Борис научился играть на баяне. Переби­ вались они тогда в деревне с копейки на копейку, а отец взял и купиат баян — влез в страшные долги. Но как был рад баяну Борис! Пиликал на нем почти год, а потом забросил; не получалось у него, чтобы обе руки играли в лад. Как, впрочем, много чего не получалось у Бориса в жизни потом... — Батя родимый! — сокрушалась мать.— Уродится же такое!.. Отец приехал в Комсомольск, на стройку, из деревни, с четырьмя классами образования. Грамота ему давалась легко, да только еще в деревне отец его, дед Бориса, запретил учиться дальше: «Кто же^за вас, дураков, пахать будет, коли все в ученые подадитесь?!» На стройке отец сумел сдать экзамены за семилетку, и его сразу же назначили нор­ мировщиком — на должность по тем временам вроде бы немаленькую. Но он стыдился этого — не по праву будто бы, не инженер ведь, не тех­ ник! И когда какой-то «Петька-нахал»,— а мать только так его и назы­ вала,— тот Петька, за которого отец и арифметику в школе сдавал, под­ говорил отца уступить свое место,— отец как ярмо сбросил. И в техникум потом направили Петьку, а не отца... Нечто подобное было и с Борисом, когда его на втором году рабо­ ты в школе назначили завучем. Он ходил и мучался: у большинства учителей — не меньше десятка лет стажа (да и недоброжелателей вдруг выявилось много), и он, в конце концов, попросил оставить его простым учителем. После Борису предлагали завучем еще в двух школах — на выбор, но он сослался на то, что полюбил свой коллектив, и отказался. О нем потом словно забыли. Это выводило из себя Лену, которая рабо­ тала уже начальником отдела в проектном институте. «Может быть, напомнить о себе в гороно?» — подумал вдруг Борис. Но тут же отогнал эту мысль: «Нашел срочную заботу!.. Да и переделаешь ли ты теперь свою на­ туру?.. Преодолеешь ли себя?..» «Преодолею!» — точно спеша снять с отца обвинения за свою мяг­ котелость, непробойность, заверял Борис... Отца всю жизнь мучило одно воспоминание детства: он выбил глаз соседской девчонке — нечаянно, стегая прутом, как казак саблей, по­ лынь. Родители девчонки приходили к его родителям и требовали, чтобы он, когда станет взрослым, обязательно женился на ней: а то, мол, кто ее теперь возьмет?.. Отец, перепуганный, полный жалости к девчонке, обещал... Но жизнь была бурной в то время, всех разбросало кого куда, он так и не узнал, что стало с той девчонкой. — Мается, небось, одиночка горемычная,— переживал отец. А мать, как ни странно, ревновала его всю жизнь к той, неизвест­ ной, не терпела разговоров о ней. «Тогда бы, может, и я был бы совсем другой...» — нелепо промель­ кнуло в сознании... Утром Борис поднялся тяжелый, ничуть не отдохнувший — под противное попискивание будильника. Он приготовил себе крепкий чай, хотел хоть немного взбодриться, но чай остывал медленно, а места на кладбище могли расхватать — и он,,,обжигаясь, хлебнул только раза два...