Сибирские огни, 1988, № 3

Утром соседка по площадке советовала Борису ловить грузовую машину потом, когда гроб уже будет на руках. Но он не выдержал, очередь была большая, после подвоза новой партии транспорт могши расхватать — все почему-то всегда оказывались расторопнее его, и потому бегал на перекресток заранее. На его поднятую руку вначале никто не обращал внимания: маши­ ны проносились мимо, иногда совсем пустые — и это при том, что на перекрестке стоял он один! Готов был уже выйти на середину дороги, как вдруг из притормозившего у светофора пузатого автобуса высунул­ ся шофер, выслушал его сбивчивый рассказ, сочувственно почмокав, похмурив кустистые брови, прикинув что-то, глядя на узкий проход между сиденьями в автобусе,— и согласился помочь. Он запросил «трояк» авансом, но Борис, в порыве, дал ему пять рублей. Шофер, оставив автобус на дороге, кривоного, в кирзовых сапогах, прошелся по двору конторы, посмотрел на тихую очередь, жавшуюся от от ветра к дощатому, из неровных горбылей, забору,— и незаметно исчез. Борис подумал, что тот просто решил спрятаться от холода в ав­ тобусе, но когда выглянул на улицу — автобуса там уже не было. «Гад!.. Паразит!..» — вскипало у Бориса в груди. Стоявшая в очереди рядом с ним женщина, щуплая, в легком деми­ сезонном пальто, несколько раз принималась безмолвно, робко шмы­ гая носом, плакать. Борис косился на нее — и что-то вроде угрызения совести поднималось в нем. «Умер ведь папа... А я? Как чурка, как пень березовый... Пятерка все заслонила, что ли?» Еше вчера, примерно в это же время, он вез отца, живого, на «ско­ рой помощи», а отец задыхался, хватал его за руки; — Открой дверь!.. Душно!.. Открой... ради бога... Врач, молодой парень в белом халате, в белой шапочке, оборачи­ вался к ним из кабины и, помедлив, вроде бы поборовшись с собой, но все же грубовато, раздраженно говорил: — Потерпи, дед!.. Чего уж ты такой прямо? За день, знаешь, как... И вот так если каждый, а?.. Борис даже сжал кулаки — так ненавидел он сейчас этого врача. Уже тогда, дорогой, видя, как отец, смолкнув, смотрит на отвесный, будто бы обрубленный затылок парня, на то, как парень, пригнувшись к зеркальцу, разглаживает свои усы, Борис понял, что все: теперь ни доктора, никакие аппаратура и лекарства не помогут отцу... Отец и без того стеснялся, отговаривал от звонков в неотложку — не хотел беспокоить людей. Всю жизнь он был таким: даже в жэках и завкомах воевала за него мать. — Сын вот такой же уродился!..— не раз сокрушалась она. Борис в какой-то миг, словно воочию, увидел отца в пос­ ледние минуты его жизни — среди капельниц, кислородных подушек, с перекошенным от боли и упрямого молчания ртом, с жуткой, одинокой тоской в глазах: и ни попрощаться ни с кем, ни услышать ободряющих слов перед уходом туда, навеки, в это невообразимое ничто... «Что же такое происходит с нами?! — прикрывал лицо руками Бо­ рис. — Даже в отпуск уезжая, садимся рядом, смотрим друг другу в глаза... А тут... Навсегда ведь... и не облегчить страданий... и один на один с этим чудовищем... со смертью...» Как вчера ни просился он в приемном покое, его в палату к отцу так и не пустили... «Господи, о чем это я?!» — спохватился Борис, чувствуя, что у него тоже, как и у женщины, стоявшей рядом, текут по щекам слезы... «Может быть, съездить сейчас за памятником, а?» — заставлял он себя думать о деле.— «А то ведь время пропадает... Хоть с памятником буду...» Алексеевна, одинокая соседка по площадке, утром рассказала ему весь порядок похорон. Она знала этот порядок досконально; Борис не раз слышал ее будничные наказы матери: